Маккай пристально посмотрел на него. Неужели Досади – это станция для медицинских экспериментов? Это невозможно! Тогда ни к чему была бы вся эта секретность. Секретность сводила на нет попытки изучать общие проблемы, и Говачины знали это.
– Вы изучаете не болезни, поражающие Говачинов и людей.
– Некоторые болезни поражают душу, и их нельзя связать ни с какими физическими носителями.
Маккай обдумал эту мысль. Хотя определения Говачинов были часто трудны для понимания, они не позволяли отклонений в поведении. Иное поведение – да; отклонения в поведении – нет. Можно действовать против закона, но не против ритуала. В этом плане Говачины очень обязательны. Они убивают нарушителей ритуала на месте. Поэтому при общении с другими видами чувствующих существ от Говачинов требовалась большая сдержанность.
Аритч продолжал:
– Ужасающие психологические трения возникают, когда дивергентные виды сталкиваются друг с другом и вынуждены адаптироваться к новым обстоятельствам. Мы ищем новое знание в этой области поведения.
Маккай кивнул.
Один из наставников Филума Сухих Голов выразился так: «Как бы это ни было болезненно, все живое должно адаптироваться или умереть».
Трудно было усвоить, каким образом Говачины применяли свои взгляды к себе самим. Закон изменялся, но он модифицировался на основе, которой не было позволено ни малейшей перемены. «Иначе, как бы мы знали, где мы находимся и где мы были?» Однако столкновения с другими видами изменили основу. Жизнь адаптировалась… по своей воле или под нажимом обстоятельств.
Маккай осторожно заговорил.
– Психологические эксперименты с людьми, которые не дали своего осведомленного согласия, являются незаконными… даже среди Говачинов.
Аритч не принял этого аргумента.
– Консент, во всех своих частях, сохранил долгую историю научных исследований бихевиоральных и медицинских вопросов, в которых люди являлись заключительной опытной средой.
Маккай дополнил:
– И первый вопрос, возникающий, когда вы предлагаете такой эксперимент, звучит: «Насколько велик риск для его участников?».
– Но, дорогой мой Легум, осведомленное согласие подразумевает, что экспериментатор знает возможные последствия и может описать их тестируемым субъектам. Я спрашиваю тебя: как это может быть, если эксперимент заходит за границы уже известного? Как можно описать последствия, которые нельзя предвидеть?
– Вы предоставляете на рассмотрение ваше предложение нескольким экспертам в данной области, – сказал Маккай. – Они взвешивают предлагаемый эксперимент относительно ценности, которую будет иметь новое знание.
– Да. Мы отдаем наше предложение в руки коллег – исследователей, в руки людей, у которых смысл жизни, сама личность пронизана верой, что они могут улучшить большинство чувствующих существ. Скажи мне, Легум: много ли предложений об экспериментах отвергли комиссии, составленные из таких людей?
Маккай заметил, к чему склоняется их спор. Он ответил, тщательно взвесив свои слова.
– Они отклоняют очень немногие предложения, это правда. Тем не менее, вы не представили свой досадийский протокол для внешнего рассмотрения. Что же заставило вас сохранять его в секрете от своих собственных людей и от чужаков?
– Мы боялись за судьбу нашего предложения, если оно подвергнется резкой критике других сенсов.
– А говачинская общественность одобрила ваш проект?
– Нет. Но мы знали, что одобрение общественности не дает гарантии против опасности эксперимента.
