Я, возможно, в чём-то и даю слабину, но заяц, загнанный в угол, становится тигром, помните об этом!
И я выдвигаю попрошайкам моё контрпредложение. Громко и чётко, так, что слышат не только они, но и вся улица. Прохожие, которые шустро обегали их шоблу, чтобы свалить подальше, вдруг замирают и взирают на действо с интересом.
Я предлагаю им дать. В ГЛАЗ. Каждой.
– Вставайте в очередь, никого не обижу! – декламирую я, и замахиваюсь для пущей убедительности.
Толпа громко закудахтала и растворилась в пространстве. Иначе говоря – табор уходит в небо. Я опять открыл было рот, думая, что всё это мне привиделось, но тут же закрыл, увидев торчащую из-за угла физиономию пожилой цыганки. Она смотрела мне в глаза и что-то нашептывала.
И в голове моей стало вдруг туманиться, но я же не лыком шит.
«Здесь русский дух – здесь Русью!» – решил я и вдохнул полной грудью.
«Нет, уже не пахнет!» – пронеслось в голове, и я использовал свои средства против нечистой силы. Как Гендальф и Илья Муромец вместе взятые.
Нет, не молитву – средства народные, неофициальные, так сказать. Они именуются: кукиш в харю и посыл на первопричину всего земного с присовокуплением пятнадцатиэтажного упоминания всех известных матерей.
Цыганка крикнула по-русски:
– Завтра повесишься! – и скрылась за углом.
Я добавил ещё двадцать этажей народного сленга и показал средний палец тому месту, где она только что стояла. Впрочем, последний жест был уже импровизацией – американский вариант. Тянет нас ко всему заокеанскому и всё тут! От «мустанга» до бубль-гума и от Голливуда до фака. Так и живём.
Почувствовал я себя после этого международного посыла гораздо легче, но туман в голове как был, так и остался. Прохожие глядели на меня с одобрением. Ещё бы – национальный герой! Иван-дурак новой формации, победивший Соловья-халявщика.
В общем, накопился у меня стресс. Срочно нужно лекарство. А оно где? В ближайшем магазе. А оно с кем? С Богданом. Надеюсь, он на этот раз со смеху не лопнет?
Вытаскиваю мобилу и набираю номер. На сигнал «SOS» Богдаша реагирует мгновенно, особенно когда появляется халявный стакан, который надо опрокинуть.
И пока он крутит маневры, запутывая жену, чтобы слинять из дома, я размышляю о странностях жизни. Вот я – одинок и несчастлив – пью портвейн. Богдан – женат и счастлив, и тоже пьёт портвейн. Странно!
Хотя у него свои нюансы. Жену он любит, она его тоже. Она целыми днями пялится в телевизор (предпочитает «Дом-2»), а он готовит и убирается. Вот оно – женское счастье, был бы милый рядом и обслуживал заодно. А он норовит от неё слинять при первой возможности, чтобы с друзьями увидаться, которых она от дома отвадила.
А она его пилит. А он наливается. Любовь! А она на нервах у него играет, что Паганини на скрипке. А он для неё всё. Но пьёт.
А она его достаёт. А он терпит. А она его из дома не выпускает. А он за хлебом. Как сегодня. Поэтому-то я для него – луч света в тёмном царстве!
Потому что счастье у него какое-то не очень счастливое.
И ведь знает, что ночью, когда он пьяный уснёт, она его поднимет пощёчинами или тычками и будет отчитывать.
И всё равно пьёт. И всё равно любит. Но ведь бежит от неё, хотя потом и возвращается. Терпеть её не может, но и без неё не может. Вот она – любовь по-русски!
Так он превращается в мазохиста.
Да, странные у нас мужики!
И бабы не менее странные.
Я уже почти тону во всех этих противоречиях, когда, наконец, появляется Богдаша, с которым мы и закатываем нашу любимую программу: магазин – портвейн – набережная.
