Я закатил глаза.
– Нет, конечно. Разве что после этого твоя голова будет пахнуть жареным. – Я едва удержался от смеха, заметив, как его лицо побледнело еще сильнее.
– Ладно! Делай что хочешь, только быстрее, пока я не передумал! – Пабло резко поднялся с табурета и плюхнулся обратно, будто сил на сопротивление уже не осталось.
Не заставляя его ждать, я приблизился и положил два пальца на его висок. Его тело напряглось, а я закрыл глаза, сосредотачиваясь. Поток энергии начал скапливаться в центре моей груди, клубком жара, который вскоре потек вверх через руку, проникая в память Пабло.
Каждое прикосновение к чужому разуму было для меня словно открытием новой двери, за которой скрывались воспоминания, эмоции и обрывки мыслей. Вот и сейчас, сквозь вспышки образов, я начал видеть то, что нужно.
Открыл глаза я на окраине города, возле ржавой канализационной трубы, из которой доносился постоянный звук текущей воды. Густой запах сырости и канализационных отходов тут же накрыл меня тяжелым облаком. Над головой хмурилось небо, серое и безрадостное, готовое обрушиться снегопадом на город. Холодный утренний ветер пронзил лицо, шевельнув волосы и заставив меня слегка поежиться. Я невольно зевнул, чувствуя усталость, накопившуюся за последние дни.
– Эй, ты как? – голос вырвал меня из раздумий.
Проходящий мимо констебль хлопнул меня по плечу, выводя из задумчивости. В руках он держал одноразовый стакан с дымящимся кофе, который протянул мне. На его лице была смесь усталости и равнодушия – видимо, за ночь он тоже успел повидать достаточно.
– Спасибо, – коротко ответил я, принимая кофе.
Тепло стакана согревало ладонь, немного отвлекая от окружающего холода. Констебль махнул в сторону огороженной территории:
– Пошли, тебе там интереснее будет.
Мы направились к месту преступления. Констебль, видимо, пытался завести разговор – его голос сливался с порывами ветра, но я не слушал. Мои мысли вертелись вокруг символа, который я видел.
Подойдя ближе, я заметил натянутую жёлтую ленту, ограждавшую территорию. Несколько человек в униформе оживленно переговаривались, не обращая на нас внимания. За лентой, под массивной трубой, лежало тело.
Запах ударил еще до того, как я приблизился: смесь разложения и тёплой влажности. Даже горячий кофе в руке не мог перебить этого удушливого смрада. Я невольно прикрыл нос и подошёл ближе. Девушка лежала на боку, ее тело было вздуто, а кожа приобрела синюшный оттенок. В некоторых местах она лопнула, обнажив кости и гнилую плоть. Местами мясо, словно ошкуренное, отходило пластами. Я опустил взгляд на остатки одежды: изорванные лоскуты ткани, напоминающие школьную форму, болтались на истлевшем теле.
Я поставил на землю тяжелый чемодан с инструментами, достав его из-за плеча. Открыл защёлки, вытащил стерильные ножницы и аккуратно начал разрезать одежду, стараясь не повредить остатки кожи. Под тканью проступил символ, вырезанный на груди. Линии уже начали расплываться из-за разложения, но очертания всё ещё были различимы.
– Тот же самый, – пробормотал я себе под нос, делая пометки в блокноте. Символ был идентичен тому, что я видел на первом теле в лесополосе.
Краем уха я уловил разговор двух констеблей:
– Кто нашёл её? – спросил один, высокий и худощавый, с пронзительными глазами.
– Местный бродяга. Сказал, пришёл сюда ночью погреться, – ответил второй, коренастый и с замерзшими красными ушами. – Утром проснулся, а рядом вот это. Испугался – и бегом к нам.
