Бабка!
Добра ты, но стара.
Бабка!
В утиль тебе пора!
По науке строгой
Создан белый свет.
Бабка,
ну, ей-богу,
никакого Бога нет!
Костя Батищев и Рита тихонько смеялись на предпоследней парте у окна. Он достал из портфеля человечка, сделанного из диодов и триодов, и заставлял его потешать Риту.
Черевичкина ела свои бутерброды; Михейцев возился с протекающей авторучкой; Надя Огарышева и Генка сидели порознь, одинаково хмурые.
– Ну что, мне больше всех надо, что ли? – отчаивалась Света. – Сами же кричали, что скучно, что никакой работы не ведем… Ну, предлагайте!
– Записывай! – прокричал ей Костя. – Мероприятие первое: все идем к Надьке Огарышевой… на крестины!
Надя с ненавистью посмотрела на него, схватила в охапку свой портфельчик и выбежала.
– Взбесилась она, что ли… Шуток не понимает… – в тишине огорченно и недоумевающе сказал Костя.
– Ну зачем? – вступился за Надю Михейцев. – Человеку и так сегодня досталось зря…
– А пусть не лезет со своей откровенностью! – отрезал Костя. – Мало ли что у кого за душой, – зачем это все выкладывать в сочинении? Счастье на отметку! Бред…
– А сам ты что написал? – спросил Генка угрюмо.
– Я-то? А я вообще не лез в эту тему, она мне до фонаря! Я тихо-мирно писал про Базарова…
– По науке строгой
Создан белый свет.
Бабка,
Ну, ей-богу,
Никакого Бога нет! —
прицепилась эта песенка к Сыромятникову и не хотела отстать.
– Кончай, – сказал ему Генка. – Батищев прав: из-за этого сочинения одни получились дураками, другие – паскудами…
– Почему? – удивилась Черевичкина. – Чего ты ругаешься-то?
– Ну мы же не для этого собрались, Шестопал! – продолжала метаться Света Демидова. – Не для этого!
– Сядь, Света, – морщась, попросил Генка. – Ты хороший человек, но ты сядь… Я теперь все понял: кто писал искренне, как Надька, – оказался в дураках, об них будут ноги вытирать… Кто врал, работал по принципу У-два – тот ханжа, «редиска» и паскуда. Вот и все!
– Что значит У-два? – заинтересовалась Рита.
– Первое «у» – угадать, второе «у» – угодить… Когда чужие мысли, аккуратные цитатки, дома подготовленные, и пять баллов, считай, заработал… Есть у нас такие, Эллочка? – почему-то он повернулся к Черевичкиной, которая мучительно покраснела:
– Я не знаю… Наверно…
– Что ж ты предлагаешь? – обеспокоенно спросила Света.
– Разойтись, – усмехнулся Генка. – Все уже ясно, все счастливы… – Видно было: с головой накрывала его печаль оттого, что к таким и только таким оценкам с неизбежностью подводила жизнь…
Черевичкина спрятала в полиэтиленовый мешочек недоеденный бутерброд и стала собираться.
Михейцев был задумчив.
Костя тихонько уговаривал Риту идти с ним куда-то, она не то кокетничала, не то действительно не хотела, – слов не было слышно.
А Света Демидова вдруг объявила:
– Знаете что? Переизбирайте меня. Не хочу больше, не могу и не буду!.. Ну не знаю я сама, чего предлагать…
Сыромятников спел персонально припев про бабку: что, хотя она и добра, самое время ее – «в утиль»… А потом у него и для Риты с Костей нашлось что спеть; он выдал этот куплет (из той же, похоже, песенки), ласково следя за ними, за их переговорами:
Выйду я с милой гулять за околицу,
В поле запутаем след…
Мы согрешим, —
Ну а бабка помолится
Богу, которого нет.
– Самородок… – глядя сквозь него, сказала Рита.
* * *
Мельников и Наташа шли по улице. Она не поехала на своем автобусе, а он не пошел домой. Не наметив себе никакой цели, не отмерив регламента, они просто шли рядом, бессознательно минуя большие многолюдные магистрали, а в остальном им было все равно, куда идти.
