– А вообще-то все к лучшему. Знаете такую песенку:
В жизни всему уделяется место,
Рядом с добром уживается зло…
Если к другому уходит невеста,
То неизвестно, кому повезло!
Огни, огни… Лиц мы не видим.
– Или я не прав?
– Прав, Боря, прав… Здесь можно остановить?
– Так ведь еще не ваш переулок… я ж помню его!
– А не важно, я дворами – короче… Спасибо. Мне еще в аптеку…
– А вот и она, – сказал шофер Толик.
– Благодарю… Прав ты, Боря, в том, что мой КПД – он и впрямь мог быть существенно выше…
Хлопнула дверца.
«Волга» сначала медленно, словно недоумевая, сопровождала Мельникова, идущего по тротуару, а затем рванула вперед.
* * *
Он ел без всякого интереса к пище, наугад тыкая вилкой и глядя в «Известия».
Его мать – старуха строгая, с породистым одутловатым лицом и умными глазами – сидела в кресле и смотрела, как он ест. Вздрагивающей ладонью она поглаживала по голове бронзовый бюстик какого-то древнего грека – Демосфена? Демокрита? Геродота? – словом, кого-то из них.
– Кто-нибудь звонил? – поинтересовался Мельников.
– Звонили… – Полина Андреевна не оживилась от вопроса.
– Кто же?
– Зрители.
– Кто-кто? – переспросил Мельников.
– Зрители кинотеатра «Художественный» – терпеливо объяснила мать. – Спрашивали, что идет, когда идет, когда бронь будут давать… У них 291–96, а у нас 241–96… вот и сцепились.
– Ну, это поправимо.
– А зачем поправлять? Не надо! Человеческие голоса услышу, сама язык развяжу… а то я уж людскую речь стала забывать!
Мельников засмеялся, покрутил головой:
– Мама! А если баню начнут спрашивать? Или Святейший Синод?
Старуха, не обратив внимания на эту издевку (над кем и над чем, спрашивается?), продолжала свое:
– Тебе не повезло. Тебе очень не повезло: в свои семьдесят шесть лет твоя мать еще не онемела… Она еще, старая грымза, хочет новости знать – о том о сем… Вот ведь незадача! Ей интересно, о чем сын думает, как работа у него, как дети слушаются… С ней бы, с чертовой перечницей, поговорить полчаса – так ей бы на неделю хватило… всё-ё бы жевала…
– Мама, но там не театр, там обычные будни. Я не знаю, что рассказывать, ей-богу… – Он честно попытался вспомнить. – Говорил я тебе, что к нам пришла работать Горелова? Моя ученица, помнишь, нет? Наташа Горелова, выпуск семилетней давности… Бывала она здесь…
Полина Андреевна просияла и повернулась к сыну всем корпусом:
– Ну как же. У нее роман был с этим…
– С Борей Рудницким. Ну вот тебе и все новости. – Мельников направился в свою комнату. – Нет, еще одна: сегодня ей сорвали урок…
Теперь он у себя.
Здесь властвуют книги. Верхние стеллажи – под самым потолком. Это не нынешние подписные собрания сочинений со знакомыми всем корешками, – нет, у этой библиотеки еще довоенный базис, старые издания – в большинстве.
На стене одна репродукция – с известной картины «Что есть истина?» Николая Ге. Диспут Понтия Пилата с Христом: для римского прокуратора Иудеи в слове «истина» – труха, но Сын Божий, хоть и близок к мукам Голгофы, а слова этого уступать не намерен…
Старенькое пианино с канделябрами, диван, рабочий стол. На столе, в сочетании, понятном одному хозяину, лежат том Шиллера, книжка из серии «Библиотека современной фантастики» и давно сделавшийся библиографической редкостью (а некогда еще и способный схлопотать своему владельцу беду!) журнал «Каторга и ссылка»…
Илья Семенович расслабил узел галстука, повалился на диван, взял одну из этих книг. Но нет, не читалось ему…
