Яровой много учился и много работал для дела Света; он не понимал, как можно в одном городе мирно уживаться с врагом. Он верил, что однажды настанет день, когда Договор будет разорван, и тогда – Андрей не сомневался – Москва будет очищена от Темной нечисти.
Учиться Яровому на добровольных началах помогал Адам Францевич Крыницкий. Андрей по-тимуровски бескорыстно доставлял старику на дом продукты из магазина, и тот с удовольствием проводил время в беседах с молодым Иным.
– Знаете, Андрей, – говорил Крыницкий, прихлебывая чай, – я могу вас понять, я сам был когда-то юным и горячим. Но представьте, что бы мы делали друг без друга – Темные и Светлые? Мы же умерли бы от тоски. Или хуже того – принялись бы воевать внутри нашего Дозора, выясняя, кто светлее. А сейчас все гармонично, пусть и болезненно. Помните у Маркса? Единство и борьба противоположностей: диалектическое единство. Представьте себе, у меня были добрые знакомые в их среде… с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым мы даже немного дружили. Бедняга, он совершил фатальную ошибку, когда записал одну любопытную подлинную историю под видом фантастического романа: свои же Темные ему потом не дали жить; да и роман до сих пор не издан.
– Если так рассуждать, – криво усмехался Яровой, – то и с Гитлером надо было мирно уживаться, грозя кулаками из-за кордона. И с Муссолини, и с самураями.
– Что ж, разве status quo не был бы лучшей альтернативой для огромной массы людей, погибших во Второй мировой с обеих сторон?
Андрей не сразу нашелся с ответом. Он взглянул на мир глазами Иного совсем недавно, но интересы людей для него уже стали чем-то второстепенным. Человеческий мир становился лишь красивой ширмой, за которой творилась тайная история, шла игра с высочайшими ставками.
– Любая борьба не обходится без жертв, – угрюмо сказал Яровой, – мы, Светлые, тоже платим за будущую победу, и по самой высокой расценке.
– Выходит, цель действительно оправдывает любые средства?
Андрей нахмурился:
– Нет, я этого не говорю…
– И на том спасибо, – рассмеялся Адам Францевич.
– Нет, но… когда начинается открытая война, эти рассуждения теряют смысл. Понимаете, Гитлер явился в сорок первом, чтобы уничтожить нашу страну. И Темным мы в этом городе не нужны: они точно так же желают одного – нашей погибели. Свет и Тьма никогда не будут жить в мире! Ведь все вокруг отдают себе отчет, что наш Договор – фикция. Возможность перегруппироваться и нарастить мышцы для новой войны.
Крыницкий долго смотрел в окно на алые звезды Кремля, затем сказал со вздохом:
– Без Тьмы не будет и Света, Андрей.
В промозглое и слякотное утро седьмого ноября 1957 года мотоцикл Ярового с треском и рокотом вкатился во двор массивного дореволюционного дома в Большом Комсомольском переулке. Андрей разогнал шумную стайку сбежавшихся посмотреть на мотоцикл мальчишек и помог Адаму Францевичу устроиться в коляске.
– Я помню, такой же мерзопакостный денек, – старик, сверкая золотым зубом, улыбался мальчишкам, – был сорок лет назад в Петрограде, когда начался этот любопытный эксперимент.
Они промчались через Старую площадь в Китай-город и, бросив мотоцикл на улице Степана Разина, пробирались через толпу к собору Василия Блаженного. Уже здесь Яровой кожей ощутил едва уловимую электрическую вибрацию воздуха – что-то подобное можно почувствовать вблизи находящихся под напряжением высоковольтных линий. «В Сумрак не суйтесь, Андрей», – не терпящим возражений тоном бросил старик. Он шагал неторопливо, но почти напролом – столпившиеся на подходах к Красной площади зеваки расступались перед ним, как шуга перед ледоколом. Андрей едва поспевал следом. Подойдя к оцеплению дружинников с красными повязками, Крыницкий коснулся золоченым набалдашником трости локтя одного из них и что-то шепнул ему на ухо. Глаза дружинника затуманились. Он грубовато пихнул в плечо своего товарища, освобождая проход на площадь для старика:
