Драгоценность Бытия - страница 32

Когда во сне движущая сила людей бросилась спасать несчастного, они пришли в ужас. Только теперь понимаю, от чего. Они увидели камеру пыток, где мучают, терзают, убивают. Оставшийся перегной от мертвечины заставляют вылизывать и высасывать для того, чтобы они умирали в еще больших мучениях!

Чем пристальнее прислушиваюсь к своим чувствам и мыслям, тем больше наблюдаю, что этот ментальный образ женщины Аи, который живет во мне, не хочет так просто отдавать свой трон «властительницы мира». Но я продолжаю медленно и терпеливо распутывать то, в чем заточила себя. Образ симпатичной женщины, которой я всегда себя считала, по факту оказался отходами, мразью, тварью. Теперь я ясно вижу, что стоит за образом красивой, симпатичной женщины. Красивой картинкой она просто интригует, заманивает в свою камеру пыток. Но я теперь бдительна. Ей некуда деваться, хоть порой и удается проскочить через заднюю дверь или крышу. Я присутствую и осознаю.

…Позвонила старшая сестра, попросила меня два дня побыть в поселке вместе с мамой и незрячей племянницей, так как они (приехала сестренка с супругом) едут отдохнуть на природу, и это где-то далеко. С утра, позавтракав, поехала с намерением быть осознанной, ведь не случайно жизнь постоянно показывает мне незрячую девочку и мою маму, не присутствующую «в себе». Другими словами, человека «не в себе».

И вот я на месте, готовлю им еду, кормлю и тихо, незаметно, наблюдаю маму «изнутри». Сидим за столом, мама говорит знакомые с детства слова: с чувством превосходства осуждает других, утверждает, что она одна такая хорошая. Тихо проводим время, я на кухне и в огороде, а мама пытается внедряться во все, что я делаю. Только силы уже не те – многое не получается; она кричит и возмущается. Я наблюдаю за ней, и думаю: что сейчас движет ею? Страх смерти, страх исчезновения. Я, наблюдая ее, делаю все беспрекословно, по ее воле, и все же ей удается «зацепить меня за живое», но я осознанно возвращаю себя в состояние «Я есть». И чем глубже я смотрю на вновь и вновь проигрываемые годами сцены, тем больше понимаю, что женщина, через тело которой я вышла в этот мир, действительно, ненормальная. Грустно, но это так. До соприкосновения с ней с глазу на глаз в ее пространстве что-то в моей глубине надеялось, что это не так. Хоть непрерывно и рассуждаю на эту тему, что-то во мне говорило: «Да минует меня сия чаша».

Сидим втроем за обеденным столом, я все делаю для мамы так, как она просит, и попутно просто сверлю ее ясным взглядом. Мама как обычно играла свою сцену и тут почувствовала, что ей не верят. Закончив обед, вышла на улицу. Я сказала племяннице:

– Знаешь, что я поняла? Моя мама – твоя бабушка – ненормальная женщина.

– Да, так и есть. Сейчас мы с ней в одной комнате живем, и я не могу долго там находиться, выхожу.

– Сейчас во мне не осуждение ее, как раньше, а сострадание. Ведь она в восемь-девять лет осталась без матери. И хотя отец баловал свою единственную дочь, ей приходилось жить с мачехами, у которых были свои дети от прежнего брака.

– Вот ее и вырастили такие же сумасшедшие женщины.

– И вины мамы в этом нет. Она выживала в этом мире как могла.

– Да, но кто-то один из потомства должен разорвать эту непрерывную цепь.

Прошло два дня, дружная компания вернулась из поездки на природу. Я общаюсь с ними, веселюсь и незаметно наблюдаю за мамой. Все яснее вижу ее: тело сжато, морщинки опутали все пространство лица, в нем нет «живого места». Она ходит по двору, и такое чувство, что ей нигде нет места. Я наблюдаю за ней и чувствую, как что-то во мне просыпается, еле заметное, непонятное. На глазах проступают слезы. Впервые мне всем сердцем жаль ее. Всю жизнь была зажата в тисках, словно в железной клетке, которую на нее надели. Ведь это невыносимо! Хоть и надевает она каждый раз новые наряды, но самого главного не видит – во что она одета. То, что реально на ней, – это железная клетка, держащая ее в своих тисках. И вдруг на миг подумала: быть может, во сне я открыла железную клетку размером с собачью конуру и выпустила что-то очень близкое, родное. До этого момента думала, что выпустила себя, а сейчас такое чувство, что в клетке заточения не я, а мама! Вот почему я всю жизнь осуждала ее, требовала чего-то, бежала от нее прочь, как от чумы, обижаясь на то, что она не может дать мне своей любви. Что может дать человек в заточении? Ничего.