Драгоценность Бытия - страница 54

Теперь я не буду за тебя бороться. Я не буду от тебя защищаться. Я не буду тебе сопротивляться. Я не буду искать тебя. Я не буду нуждаться в тебе. А просто буду любить! Вот увидишь! Это значит, что всегда буду себе напоминать и усилием воли возвращать внимание в Одно. Буду смотреть в Тебя, Любовь моя! Описать тебя невозможно, но любить возможно».

Проснувшись утром и поглаживая ладонями лицо, промолвила: «Теперь я знаю, куда надо возвращаться и просто любить». Лежу с закрытыми глазами и чувствую импульс в ответ: «Только если ты будешь любить меня, у нас что-то получится. Для этого надо стать по-настоящему взрослым и оставить все позади, даже книги». И вдруг руки раскинулись в стороны на постели, и стало очевидным, что крест – это перечеркивание. Почувствовала, как линия вдоль рук по горизонтали перечеркивала линию вдоль тела по вертикали. В итоге образовался крест, который перечеркнул образ меня в пространстве, осталось Одно – пространство. Остался вневременной, вечный, бесконечный, вездесущий, тотальный настоящий момент, который вновь срезонировал внутри словами: «Если будешь любить меня, у нас что-то получится».

Сижу за завтраком. Меня всю будто опустошили. И есть ясность. Поверив в то, что этот мир спасет меня, я попала в иллюзию и заставила тело в это поверить. Ясность снимает то, во что поверил ограниченный ум, действуя через тело. А телу нужен успех? Телу необходимо призвание? Телу ничего этого не нужно. И это правда: когда тело и ясность знания становятся Целым. Оно как экран, на котором показывается фильм. Экран не нуждается в паре, не сопротивляется тому, что происходит на нем, и ни в чем не нуждается. А это есть покой. И тут тело как будто отозвалось на все это, вопрошая:

– Получается, ничего не было?

– Я есть знание, которое знает, что я есть. Я, ты – все Одно.

…Днем шел дождь. После обеда вышла прогуляться в парк к своим любимым деревьям. Такое чувство, что они для меня стали сатсангом. Слово «сатсанг», оказывается, означает «встреча с собой». Величественные деревья, большие и маленькие, насквозь пропитаны водой. При созерцании их слышу внутри: «Кто сказал, что ты должна страдать, долго мучиться, корчиться от невыносимой боли? Кто сказал, что ты должна медленно угасать, старея и болея? Посмотри на нас. Мы сейчас корчимся от боли? Смотри, мы стареем, болеем, умираем? Мы просто есть – Я просто есть. Кто тебя убедил во всей этой ерунде, в которую ты поверила и считала собой? Ясно смотри, очисти „зерна от кожуры“. Другими словами „стань сливками, а не обезжиренным молоком“. Все, что вне тебя, это обезжиренное молоко, а сливки внутри тебя».

Чувствую, как тело очень медленно «въезжает» в это, постепенно успокаиваясь все больше и больше. Осознает, что ему теперь не надо быть неподъемной горой, ему не надо быть булыжником для того, чтобы ему никто не причинил боли. Вера в то, что мне сделают больно, год за годом сооружала конструкции для защиты тела, реально сотворив саркофаг. И лишь сейчас, когда тихо брожу среди деревьев, наблюдаю птиц в небе, траву на земле, тело начинает чувствовать свою принадлежность всему тому, что его окружает. Да, любовь творит чудеса! Становится ясным, что единственный человек, который причинял мне боль, это я сама. Очередной выдох с облегчением. Понимаю, почему свекровь нам говорила: «Тяжело… Еще хуже будет». Она именно это в себе чувствовала: что-то тяжелое, неподъемное. И от этого становилась еще более несчастной, испытывая вину перед детьми за то, что не только сама попала в это, но еще и детей втянула. У этой тяжести не было доступа к любви. Саркофаг обесточил ее. А без любви нет жизни.