— Я услышала что-то. Должно быть, упало.
— Отдайте, — девица с невзрачной внешностью «серой мышки» и такого же цвета глазами, протянула тонкую руку. Я подчинилась, здесь так было принято. В конце концов, может, мне всё это привиделось.
Но как только она снова отщёлкнула крышку, то вскрикнула и принялась звать остальных, работающих в огромном зале рядом с нами.
— Смотрите, какой он радужный, — продолжала настоятельница, откинув крышку совсем другой шкатулки, значительно богаче, чем та, в которой я обнаружила камень. На чёрной бархатной подложке лежал чистейший шестигранный бриллиант размером с перепелиное яйцо. «Nomen est omen» — имя говорит само за себя.
Когда камень поймал свет от лампы, то засиял, будто внутри была заточена радуга.
— Хотите знать, что случилось в прошлый раз, когда его нашли? Он любит прятаться. Я помню эту девушку, она была чуть старше вас…
Я выслушала историю бедолаги, которая внезапно исчезла из своей постели в ночь Лунного Царства. В полнолуние то есть. Двуликий послал крылатого демона, и тот забрал деву за её прегрешения.
«Или она сбежала», — подумала я, не придав этой болтовне должного значения.
— Я переведу вас в третий зал, раз у вас так хорошо получается, но помните: и следить за вами будут ещё строже.
3
Обед проходил в большой столовой, по стенам которой развешаны портреты семейства Лаветт, а за высокой спинкой кресла главы семейства был изображён парадный портрет молодого короля в полный рост.
Я подошёл ближе и, заложив руки за спину, принялся внимательно рассматривать его.
— Разрешите представить, его величество, Рафаэль Третий. Уже в девятнадцать лет полноправный правитель Сангратоса, — Лаветт, имя которого я так и не узнал, принялся говорить о каком-то Совете, ограничивающем власть монарха, а я вглядывался в черты короля и почти не находил в нём сходства с тем мальчиком, которого помнил и у которого слыл наставником.
Да и звали его, как и отца.
— А Аэлис Третий?
— О, это давняя история. Прожил двадцать два года и скончался от той же болезни, что вскоре доконает и меня.
— Я не верю вам, — холодно ответил я, обернувшись и посмотрев прямо в глаза человека, стоявшего за моей спиной. Некоторое время мы мерились взглядами, в глубине его когда-то синих, а теперь почти бесцветных, как у рыбы, глаз что-то дрогнуло, и он отступил.
—Хорошо, что Оливии пока нет, я расскажу вам. Может, вы поверите, когда я покажу портрет той, кто вас погубила? Я снял копию с оригинала, хранящегося в «Шипастой розе», правда, этот последний прижизненный портрет не очень жалуют даже её потомки.
Лаветт сделал знак слуге в ливрее у входа, тот поклонился и чинно удалился.
— Хотите сказать, что она умерла?
Внешне я ничем не выдал своего волнения, но одна мысль о том, что я больше никогда не увижу Геранту, не смогу провести рукой по её шелковистым чёрным волосам, причиняла мне боль, сравнимую с занозой в груди.
Хорошо, что я и мысли не допускал о её смерти.
Если бы я на секунду поверил, то впал бы в отчаяние: неосуществлённая месть выжжет дыру в сердце размером с алмаз Катринии, который я когда-то «подарил» его величеству. За право жить в «Одиноком Пике» по своим законам.
Нет, я помнил запах Геранты, когда проснулся. Он разлепил мне веки, заставил встать и повлёк к морю, где я увидел большую уродливую птицу, пытающуюся лететь. И уничтожил её вместе с запахом Геранты.
Я сжал в кармане новых брюк, которыми меня любезно снабдили в этом доме, как и всем костюмом, довольно облегчённым без встроенного в него корсета с китовым усом, рубиновую брошь и улыбнулся. Пусть говорят что хотят. Инстинкты Дракона никогда его не подводят.
