Медленно, очень медленно он протянул то, что так бережно сжимал, вперёд и разжал ладони – в них, как в удобной чаше, лежал кристалл. Он был похож на сердце, и свет пульсировал, словно в такт сердцу и менялся. Кристалл был явно более значимым, чем всё, что я видела когда-либо.
Лунь протягивал сокровище, не мне – своему врагу, который оставался невидимым, но этот кристалл… звал меня. Не удержавшись, шагнула вперёд и… и наткнулась на невидимую преграду – горячую, упругую и – непреодолимую. В глаза будто брызнули водой – картинка стала размытой, а то, во что я упёрлась, тёплой плёнкой растеклось по телу, спелёнывая. Неясные силуэты окончательно потемнели, пришло ощущение покоя, и я… заснула, наверное.
Мне было хорошо. Так хорошо, как не было уже очень давно – с далёкого-далёкого детства, такого безмятежного, уже и не верится, что так может быть. Я медленно просыпалась: было тепло и уютно, тело стало лёгким, а в душе царил покой – рядом потрескивал костёр и чей-то голос тихонько напевал колыбельную. Может, именно из-за этой полузабытой песни и было так покойно.
Приоткрыв глаза, сначала увидела оранжево-жёлтый огонь костра, а за ним – Вешу. Девочка сидела на земле скрестив ноги, сосредоточенно наблюдала, как превращается в угли прутик, вытащенный из огня. И пела.
И не подозревала, что у неё такой мелодичный голос.
Заметив, что я проснулась, ребёнок замолчал на полуслове и вскочил:
– Ты проснулась!
Я могла только удивиться такому радостному тону.
– Ага, – подтвердила её наблюдение и села, скидывая плащ, которым была укрыта.
– А все остальные улетели на драгале, только я осталась. Они наверно, испугались тебя.
Веша выпалила это на одном дыхании и словно погасла: плечи девочки поникли, она опустила голову, пряча взгляд и села на прежнее место.
«Испугались меня»? – хотела переспросить я, но не стала: случайно взглянув на руки, поняла причину их испуга. Кожа была в неестественно-тёмных пятнах, ногти походили на затупившиеся птичьи когти – это нечеловеческие руки, руки драконьера.
– Ты – драконьер? – просто спросил ребёнок, взглянув мне в глаза. И не было в этом вопросе ни удивления, ни ненависти: Веша приняла мир таким, каким он был, со всей его неоднозначностью, несправедливостью, ненадёжностью… В этом мире надёжнейший друг мог на следующий день оказаться злейшим врагом – без веских причин на то.
– Не знаю. Надеюсь, что нет, Веша. Но… – я замялась, это себе я привыкла не лгать, а девочка вряд ли примет так легко правду, – уже и не совсем человек.
– Тогда кто? И почему борешься с Бездной, если она твоя мать?
Надо сказать, она меня несколько озадачила своим высказыванием. Бездна – моя мать… вот уж чушь. Хотя… С другой стороны, можно сказать, мать, если учесть, что она приняла непосредственное участие в появление на свет нового драконьера. Но мне определённо не нравится такая постановка вопроса.
– Я есть я. И Бездна – не моя мать. Я, прежде всего, человек, и жить хочу – как человек, и умереть. И то, что Бездна искорёжила моё тело, не значит, что она добралась до духа. Я чувствую себя человеком, и буду бороться за людей до конца.
– Но как? Ведь команда сбежала, едва догадавшись в чём дело?
– Видно будет. Скажи-ка мне, подруга, как это ты осталась со мной на берегу?
Девочка пожала плечами и снова уставилась в огонь:
– Мне показалось, что несправедливо оставлять тебя беспомощной на обрыве. Ты бы так не поступила.
