– Кемаль, кто указал на Стихву? Как драконьеры узнали, что она моя мать?
– Не знаю. Вероятнее всего, кто-то местный сболтнул, как иначе? – казалось, охотник ничуть не удивился вопросу.
– Но тогда… твоя семья в опасности, и ты тоже…
– Успокойся. Мы предполагали такое развитие событий, не знали только, что все так быстро начнётся. Мои девочки ещё вчера вечером тихо ушли из деревни, теперь они, наверно, на полпути к лесному домику.
– Это же опасно. Почему ты не пошёл с ними?
– Покажи ту тварь, с которой не справиться моя Тея. И, к тому же я должен был… неважно. У меня оставались ещё в деревне дела. А что намерен теперь делать ты?
– Не знаю. Ещё не думал. Мне надо вернуться домой: забрать кулоны – я не останусь здесь.
Наверно, так должно было случиться, не знаю. В тот миг я ничего не понимал – в кожу впились мириады тонких раскалённых игл, было невозможно вдохнуть – в лицо бил горячий воздух, и пришло ощущение не то падения, не то полёта. В Бездну.
– Мысль верная, но не до конца. Дома уже поджидают драконьеры с распростёртыми объятиями. Очень обрадуются, если за добычей не придётся гоняться. То, что ты тут оказался, иначе как сказочным везением и не назовёшь. Трофей привёл? Умная псина. Кемаль протянул руку, чтобы потрепать порождение Бездны по холке, и тут же отдёрнул: Трофей глухо, предупреждающе зарычал.
– Ладно, вставай, Лунь, надо уходить: рано или поздно драконьерам надоест ждать, они примутся за поиски. Не стоит обесценивать жертву твоей матери, попадая им в руки.
Охотник упруго вскочил, покосился на меня, но я и не думал вставать.
Немного помолчав, глядя на поднимающиеся из бездны тепловые потоки, Кемаль негромко проговорил:
– Мы не положим цветов на твою могилу, Стихва, но каждый раз, сорвав цветок, я буду вспоминать тебя… Пусть Бездна дарует тебе покой… – он кивнул, словно получив ответ, развернулся, и начал подниматься по склону.
Трофей, проводив охотника взглядом, положил мне голову на колени и негромко поскулил. Мне тоже хотелось лечь и скулить. Как брошенному щенку. Но позволить себе сдаться – значит предать Стихву. Не могу предать её во второй раз…
– Прощай, мама… – я должен был что-то сказать. Хоть как-то дать выход своему горю. Если не истерикой и слезами, то хотя бы этими глупыми, никому не нужными и не меняющими ничего словами. – Мне будет плохо без тебя. Пусть Бездна дарует тебе покой…
Ритуальная фраза получилась сухой и чёрствой: я не хотел ей покоя. Я хотел, чтобы мама была жива, чтобы была со мной…
Здесь нельзя было дальше оставаться, и я не мог заставлять ждать Кемаля. Но всё-таки задержался: в оранжево-красно-коричневых искристых потоках излучения наметилось какое-то движение, что-то приближалось. Я стоял и ждал, и даже мысль не мелькнула, что это может быть какая-то новая опасность, угроза. Я ждал. Сначала было какое-то завихрение, нарушение плавности потоков, потом – силуэт. Но поверить своим глазам я рискнул только тогда, когда лунь вырвался из огненного морока и сделал круг над мысом. Один торжественный круг, один печальный крик – он даже не стал отдыхать, вновь исчезнув в мареве бездны. Словно отдав последнюю дань уважения…
Кемаля я нагнал исключительно благодаря чутью Трофея – охотник не оставлял следов, да и запаха не должен был оставлять – он натирался отваром из тщательно подобранных трав, который «гасил» запах человека. Или отвар перестал действовать, или охотник давно не купался, а, может, у Трофея нюх гораздо лучше, чем у тварей-из-бездны, раз Кемаля до сих пор не сожрали.
