«Что ты делаешь?» – хотелось закричать Прим. Но она не смогла, и только наблюдала, как леди Тэнгу повернулась и направилась к выходу.
– Береги себя, малышка Прим, – прошептала она, не оборачиваясь, – и бабушку.
… Придя в себя, Прим машинально провела рукой по груди. Конечно, ожерелье исчезло. Девушка не считала себя вправе носить его, не являясь новой леди Тэнгу. К тому же, украшение постоянно напоминало ей о сестре.
«Почему Изабель ушла одна? Почему не взяла артефакты Тэнгу – бабушка потом всё проверила – и даже оставила ожерелье? А вдруг оно помогло бы ей там, на Одиноком холме? И почему я повела себя, как ребенок? Почему не подняла крик, не разбудила всех в доме, как только поняла, что задумала Изабель?»
Прим глубоко вздохнула. Какой смысл ворошить прошлое, если ничего уже не изменишь! Но почему же так больно даже слышать об Изабель, а не то, что держать в руках её вещи?
«Я не виновата, – в сотый раз думала Прим. – Невозможно остановить человека, который принял твердое решение. И всё же…»
Чувство вины перед Изабель не отпускало её, несмотря на прошедшее время. Прим казалось, что это навсегда.
5. Глава 4
Солнечные лучи, пробившись сквозь плотную пелену облаков, освещали маленькую рабочую комнату. Прим сидела у окна, в окружении отрезов шёлка всевозможных расцветок, и мотков ниток в корзинках, аккуратно расставленных вокруг стола. Девушка, чуть нахмурившись, рассматривала свою вышивку.
Как часто случалось, придуманная ей картина была гораздо лучше исполнения. Нити при дневном свете казались бледными. Да и зоркий глаз Прим заметил несколько неровных стежков.
«Что ж… Не переделывать же из-за них всю вышивку», – вздохнув, Прим заправила в пяльцы ткань, и склонилась над корзинкой, выбирая нити для следующего стежка. Её руки ловко и быстро вышили полураспустившийся бутон розы, несмотря на то, что мысли Прим витали далеко от работы. Неудивительно, что спустя полчаса, закрепив иголку с ниткой, девушка поднялась из-за стола.
В доме царила тишина. Леди Инесса не вышла из своей комнаты, передав через горничную, чтобы её не беспокоили. Кухня и подсобные помещения находились в задней части дома, поэтому Прим не слышала даже голосов прислуги. Казалось, во всём мире она осталась одна.
«Странно… Почти весь этот долгий год после того, как Темзен уехала в столицу, я провела одна. Бабушка часто болела, из-за траура нас никто не навещал. Пора бы и привыкнуть. Почему же сейчас мне так тоскливо?»
Прим понимала, что её жизнь, протекавшая в четырех стенах, неестественна для юной девушки. Иногда она напоминала себе полевой цветок, перенесенный по чужой прихоти в теплицу, который, несмотря на заботу, вянет без солнечного света и ласкового ветерка. Даже холодный дождь благоприятнее, чем прозябание в закрытом помещении – без малейшей опасности, но и без радости, без возможности проявить свои силы. Не считать же занятием бесконечную вышивку, ответы на письма и проверку счетов.
В глубине души Прим чувствовала, что она создана для большего. Словно птице, запертой в клетке, ей хотелось расправить крылья и взмыть высоко-высоко, в самое небо. Даже если этот полёт обойдется ей слишком дорого…
В комнату, постучав, заглянула горничная Элис и сказала, что обед готов. При мысли о том, что придется снова в одиночестве сидеть за большим столом, у Прим сжалось сердце. Уж лучше она пообедает в своей комнате, без внимательных, полных скрытого сочувствия взглядов слуг и дворецкого.
