– У меня нет выбора, Мэй, – жестко и горько проговорил Люк. – Прости, но у меня нет выбора. Енси, огонь на поражение, всех!
И дракон изрыгнул пламя. Огромное, мощное, всепоглощающее пламя, охватывающее одного пангуса за другим. Спасения не было для тех, кто попадался на пути дракона. Никому. Видимо, ополченцы не рассчитывали, что останется дракон, способный летать. Такого раньше не случалось. Потому ровные ряды охватила паника. Крики боли звучали теперь не только внизу, но и в воздухе.
А Енси не останавливался. Его чешуя вибрировала от ярости, его глотка издавала яростный рев, его пламя бушевало. Теперь воняло горелым мясом и раскаленным песком. Свистел в ушах воздух, и трепались за спиной волосы. Один на сотню пангусов – это слишком мало, но только если ты не огромная машина-робот, не знающая страха, не испытывающая усталости, не колеблющаяся при виде опасности.
Пангусы не выдержали. Их инстинкты оказались сильнее дрессировки, и они стали снижаться, ломать строй и уходить. Некоторые сбрасывали с себя ополченцев-наездников, и те летели вниз. Некоторые ящеры, охваченные огнем, издавали жуткие, страшные крики и пытались хоть как-то спастись.
Мир пылал. Внизу горели костры и ямы от взрывов. Вверху горели люди и ящеры. И над всем этим реял огромный яростный дракон.
Не совсем скоро, но пангусы убрались: видимо, ополченцам отдали приказ отходить. Многие остались внизу, обугленные и страшные…
Люк наконец посадил машину и кинулся помогать тем, кто выжил. Мэй осталась сидеть на драконьем седле. Перед ее глазами расстилалось страшное пепелище, на котором горе людей смешивалось с болью и страхом.
– Почему? Почему? – шептала Мэй.
Ей казалось, что земля вот-вот разойдется и появятся мощные корни Деревьев-Гигантов, которые наведут тут покой и порядок. Вот если бы они появились, если бы они помогли!
Не появятся. Тут же песок! А Гигантам для жизни нужна земля. Нужна Настоящая Мать.
А здесь нет Настоящей Матери, здесь люди живут, как сироты, и убивают друг друга. Здесь их ничто не сдерживает…
2
Отец Гайнош, мать Еника и все девочки остались живы. Возможно, это было чудо. Ник получил довольно сильные ожоги – его руки по локоть были покрыты ранами. Он кричал, пока отец обрабатывал его раны.
Мэй и Люк слетали за лекарствами, теми самыми, что удалось наворовать в Третьем Городе. Но их было так мало, так мало!
Никто не покидал место у Костровой Башни, все ждали восхода. Обрабатывали раны, особо тяжелых уносили в Башню. Отец ходил от одного человека к другому, очищая, перевязывая ожоги, поддерживая уцелевших и закрывая глаза умершим. Он лишь коротко обнял Мэй и проговорил в самое ухо:
– Береги себя, Мэши… – и все.
И больше никаких разговоров. Ни слов утешения, ни слов ободрения. Ободрять было нечем, как и утешиться. Погибло слишком много людей, и среди них тот славный и храбрый воин с драконом на груди, назвавший Мэй избранницей Настоящей Матери.
Погибших складывали прямо на песок, у все еще пылающих костров. Мэй не подходила к ним, потому что в этот самый момент ее охватил ужас. Она поняла, что никогда – никогда! – не услышит голосов погибших людей. Не увидит их блестящих глаз, не почувствует их тепло и дружбу.
Те самые люди, которые совсем недавно хлопали ее танцу, сейчас мертвы.
Почему? Почему это случилось?
Ответа не было. Сама война казалась чудовищным, несправедливым злом, которое невозможно было остановить. Как называлась та штука, которая открывалась Третьим Ключом?
