Древние. Том I. Семейные узы. Часть I - страница 10

– Эва – сорвалось с губ. И юноша вновь промчал через лес, невзирая на гневные небеса которые, казалось, так же как и он, скорбели по Корвеции.

Он уже был у ограды, когда завидел в широком окошке её башни тонкую фигуру. – Эва – вновь проговорил юноша, улыбнувшись ясной, очищающей улыбкой. Она резво помахала ему и поспешила открыть окно, а он покорно стоял у высокого забора, одуваемый колючим, порывистым ветром и нещадно обиваемый небесным ливнем, но счастливый. Возможно, впервые он почувствовал сейчас к Эве что-то большее, чем дружеская привязанность, больше, чем отдушина после истязающих рабочих дней юного батрака, и больше, чем глоток свежего воздуха в безнадёжной жизни человека, обречённого жить под гнётом волшебной руки.

Она проскользнула через небольшую защёлку – словно прошла окно насквозь, плавно избавилась от дождя, возведя, сиявшую, среди наступившего мрака, нежную белую руку. Она пробежала по небу, как белёсое облачко, рассеявшая густую, мрачную бурю вокруг них двоих. Эва стояла против него, сияющая, и её кожа; её девичьи глаза выражали то, что его душа хотела ей сказать, – обнять её, открыть свою душу, высвободить ей, этой хрупкой девочке всю свою боль, которая сейчас выдавала себя краснеющими щеками. И чтобы она поняла его, приняла и помогла освободиться от той терзающей, раздиравшей сердце боли, что нахлынула на него с приближением Эвы. Её мягкий, успокаивающий и ласковый голос напомнил ему голос матери. Он замер.

Бавен не мог больше держаться. С каждым приближением Эвы мальчика охватывало волнение, которое рвалось наружу. Сцена смерти его матушки, погибшей в муках; ненавистный Рокхид, из-за которого она погибла; отец, что совершенно его не понимал и жил, казалось, одной работой и то, что ему, тринадцатилетнему юноше, потерявшему всех, кого он любил и не видевшему будущего, скорее всего, уже не жить, – теперь это было бессмысленно. Зачем? Зачем жить дальше? Самого близкого человека больше нет и не будет; судьба сыновей батраков предрешена ещё до его рождения, – Бавен либо будет казнён за попытку бежать, либо будет до самой старости пахать на каменоломнях, чтобы в конце жизни его скинули в человеческую яму или того хуже – отвезли в Лес Тишины, где его разорвут на куски тамошние чудовища; да и что скажет Эва на то, что тот, кому она безгранично доверяла и вверила бы безмолвно свою жизнь, состоит в Отряде Возмездия?

Внезапно, последняя мысль заняла всю его голову, вытеснив боль и ненависть. Теперь его начала терзать злоба к себе. Ему стало вдруг жутко противно от того, что он лгал ей всё это время. В те моменты, когда Эва бежала ему навстречу, раскрывая руки и распахивая сердце, он стряхивал с себя воспоминания о расправе над её собратьями и шёл к ней, как ни в чём не бывало. И сейчас, когда она в очередной раз доверчиво обращается к нему душой, он не смог броситься к Эве на встречу.

Показная улыбка, что коряво висела на его лице, стала ей более очевидна с приближением. Бавен был не в силах посмотреть в её ярко-голубые глаза. Помедлив с секунду, он круговым движением развернулся и стремглав помчался прочь. Эва стояла у высокого забора, омываемая хлёстким ливнем. Она перестала сдерживать дождь и ещё долго простояла, прежде чем её окликнули слуги.

Бавен мчался по знакомой ему дороге, – ноги сами несли его. Сам не заметив как, мальчик очутился около старого амбара. Вывески не было, следов предыбвания людей – тоже. Бавен не понимал, что делает и куда идёт, но завидев за отворённой дверью стог сена, тотчас бросился на него. Схватив охапку колючей массы, он прижал её к себе. Соломнки впивались в кожу, залазили под одежду и вездесущий ветер, уже до посинения измучивший босые ноги, подступал к телу.