– Расскажите об Игоре. Что-то происходило в его жизни в последнее время? Странное, нетипичное?
Отец сел рядом с матерью, взял ее за руку, но она убрала ее. Бухарин отвел взгляд, делая вид, что рассматривает комнату.
– У Игоря вся жизнь была… нетипичной. Он наркоман. Поэтому его конец… не был чем-то…
Бухарин понимающе закивал.
– У него были враги?
Отец пожал плечами:
– Он почти ничего не рассказывал о своей жизни. Но последние полгода все было хорошо. Он ходил к психотерапевту, лечился. Мы продали квартиру, чтобы ему помочь. Не знаю, что еще можно было…
Женщина заплакала и вышла. Отец держался, но было видно, что он осилит всего пару вопросов.
– Я понимаю, что вам сейчас очень тяжело. Но нам важно понять: смерть вашего сына – трагическая случайность или убийство.
– Честно говоря, удивлен, что вы вообще заинтересовались этим.
– Почему?
– Ну как? Наркоман. Нашли на рельсах в собственной рвоте. Что тут расследовать?
– Вы сами сказали, что он был в завязке.
– А вы много видели бывших наркоманов?
– Вы не верите, что ваш сын мог завязать?
Отец откинулся на спинку дивана.
– Моя жена верила. А я… Нет. Я знал Игоря. Он не был из числа тех, кто имеет силу воли. Вся эта его завязка была вопросом времени. Что угодно могло спровоцировать откат.
– Я и пытаюсь понять, что же могло случиться.
Мужчина посмотрел на Бухарина холодным взглядом уставших глаз.
– Он сделал нашу с Тамарой жизнь непрекращающимся адом. И после смерти этот ад не закончится. Она будет винить меня в том, что я недостаточно скорблю. А я… Я не знаю, чего во мне больше, каких чувств. Скорби по погибшему сыну или… облегчения.
Денис испытывал жалость к погибшим людям, смерти которых ему приходилось расследовать. Это чувство стало чем-то привычным. Он уже практически его не замечал. Но сейчас ощутил остро, глядя на худого мужчину, который, по всей видимости, был порядочным и образованным человеком и удел которого – научиться любить пропащего сына. А после его смерти – научиться скорбеть по нему.
– У Игоря была девушка?
– Были. Последняя – какая-то узбечка или казашка. Я, честно говоря, так и не понял. Динара, что ли. Она в Москве живет. Работает вроде бы в каком-то кафе. Адреса не знаю.
Денис посмотрел на мужчину, понял, что разговор дальше не принесет пользы, и достал визитку.
– Возьмите. Это мой телефон. Если что-то вспомните, звоните в любое время.
Мужчина так и остался сидеть на диване, крутя в подрагивающих пальцах визитку Дениса.
– Стойте, – услышал Денис голос матери Игоря, когда уже вышел на лестничную клетку.
Женщина протянула Бухарину листок и молча закрыла дверь. Бухарин развернул его и прочел: «Самаркандский плов. Ст. метро Пражская».
Толик вошел в комнату. На нем был костюм – дешевый, но выглаженный. В отличие от его лица, помятого и некрасивого.
– Погнали, что ли.
Толик был неразговорчив всю дорогу. А Асе, наоборот, хотелось болтать. Ей предстояла совершенно унылая, по ее мнению, работа. И заряд энергии не помешал бы.
– С деньгами у тебя все хорошо, я смотрю? Твоя заслуга или?..
Толик молча свернул на трассу.
– Хочешь спросить: «Или повезло?»
– Типа того.
– Моя, – уверенно ответил Толик. – А что?
– Ну мало ли. В Америке «золотая лихорадка» – это что? Удача? Или пахалово?
– Так смотря для кого. Для индейцев – пахалово. Для бледнолицых господ – удача.
– Там не только «золотые лихорадки» были.
– Алмазные?
– Динозавровые.
