– Договорись о ночной экскурсии в Эрмитаж, – приказал он пресс-секретарю, – Обещай любые бабки. Нарядимся в старинные наряды и устроим в Зимнем ночной прием! Вот это будет тусовка!
О ночной тусовке договориться не удалось. Однако приятель пресс-секретаря оказался мужчиной предприимчивым и сделал встречное предложение – организовать ночную экскурсию для секретаря и его хозяина в закрытую часть Зимнего дворца Петра, пообещав, что там они смогут увидеть «такое, что никогда ещё не выставлялось ни в одном музее». «Вы сможете потрогать историю», – сказал он, и эта фраза подкупила нашего героя, решив его судьбу.
В тёмном дворце было сухо и пыльно. Большие высокие комнаты напоминали склад забытых вещей. На полках лежали книги, шкатулки, шпаги, чертежи, какие-то подписанные и запакованные в прозрачные пакеты предметы. Вдоль стен стояла мебель – в основном кресла, диваны и диванчики. В одном из залов они наткнулись на клавесин. Несколькими шагами позже им попалась механическая шарманка. Заинтригованный гость нащупал в полумраке гладкую деревянную ручку и потянул её. Раздался лёгкий металлический скрежет, и в зашторенной зале с легким скрипом зазвучала какая-то знакомая мелодия.
Все трое прислушались – шарманка выводила знакомое с детства «Чижик-пыжик, где ты был…» Зачинщик ночного мероприятия вполголоса хмыкнул: «Новодел, что ли? Ну что ж, господа, после экскурсии приглашаю всех на Фонтанку. Там есть одно шикарное место, отметим наше приключение!» Господа что-то промычали в ответ, по-видимому, соглашаясь.
Прогулка по ночному дворцу царапала нервы. Троица пару раз смахивала с лица паутину. Гид-этнограф светил большим фонарём, не решаясь включать освещение. В одной из комнат они чуть не закричали в голос – на высоком стуле сидел царь Пётр и смотрел на них в упор в свете фонаря. «Он восковой», – предупредил проводник и чуть не бегом повел их дальше.
Погуляв с полчаса, собрались уходить. И тут взгляд заезжего гостя упал на длинную вешалку со старинной одеждой.
– Ну-ка посвети! – бросил он проводнику.
Чего только не было на этой вешалке! Камзолы, платья, кафтаны, кринолины, рубашки, мундиры…
Странный трепет охватил чиновника. Это были не театральные костюмы, а настоящая одежда; её носили реальные живые люди! Люди, о которых когда-то мальчишкой он читал в учебниках!
В свете фонаря он читал вслух надписи на бирках: «выходной мундир адмирала Федора Апраксина», «шутовской кафтан князя Шаховского», «платье камер-фрейлины Марии Гамильтон»…
– А царских нету? – не отрываясь от вешалки, спросил чиновник.
– Никак нет, – на военный манер отозвался проводник, – царские хранятся в отдельном помещении, под сигнализацией.
Сановник с каким-то болезненным азартом продолжал разглядывать вещи. Ему казалось, что он трогает не сукно и шелк, а прикасается к истории. Петли, строчки, рукава, воротнички, обшлага, пуговицы, карманы, лифы и рюши помнили тепло своих хозяев, давно канувших в вечный мрак.
«Надо бы на удачу украсть пуговицу с мундира Суворова, если тут есть такой», – подумал чиновник. По потолку и стенам бродили причудливые тени, пресс-секретарь нетерпеливо переминался с ноги на ногу, мечтая поскорее выбраться под небо ночного Петербурга, а его хозяин всё разглядывал экспонаты, позабыв обо всём.
Его внимание привлёк украшенный золотым позументом широкий кафтан из красного сукна, пуговицы которого были инкрустированы крупными рубинами.
