Рощинский восседал на стуле, устроив тяжелый ствол обреза на его спинке. Он видел как «капитан» сгруппировался для прыжка. Толстяк сквозь зубы процедил: «Предупреждаю, я не в том настроении, чтобы отвешивать вам поклоны…»
Мысленно он выбрал новую мишень, по которой, с целью устрашения, будет стрелять: большое овальное зеркало, висящее в простенке между дверью и бельевым шкафом.
Начал допрос с «лейтенанта».
– Я спрашиваю, сосунок, по чьей наводке сюда притащились?
Однако вопрос повис в воздухе: главарь с ловкостью степного кота перевернулся на спину и в руках у него заворонел пистолет. В сноровке они почти уравнялись: выстрелы прозвучали одновременно, хотя бас «франкота» поглотил вероломный фальцет браунинга. Картечь прошла по касательной с вытянутой рукой бандита, оторвав от нее пистолет вместе с пальцами. На зеркало легли густые пятна крови. Зажимая раненую кисть, «капитан» начал рвать зубами рукав форменки. «Ага, каторжник, – подумал Рощинский, – это в их привычках по всякому поводу клацать зубами…»
– Ну, я жду… – голос его выровнялся, в нем уже не было угрозы и натиска. – Чистосердечное признание облегчит вашу участь, – процитировал Толстяк недавно сказанное «капитаном».
Чтоб ты сдох, кабан! – главарь поднял умытое кровью лицо. – Мы могли тебя давно пришить, но не были уверены, что сами найдем металл…
Голос его был глухой, однако слова звучали довольно отчетливо. Он продолжал:
– На твоем месте мог оказаться любой другой, но именно на твоей харе написано, сколько унций золота и каратов находится в твоем зобу.
– А что ты скажешь, маргофон? – обратился Рощинский к «лейтенанту».
– Я не в курсе, – с пионерской готовностью откликнулся ряженый милиционер. – Идея его, – он указал на раненого главаря, – его идея, моя машина, а это – статисты…
«Капитан» перестал рычать и бить истерику. Почти смирившись с участью, заметил:
– Мы тебя, кабан, застолбили при покупке платинового портсигара…И нам все равно, кто оказался бы на твоем месте. Решили сходить к тебе…
Рощинский с олимпийским спокойствием стал перезаряжать обрез. Два патрона он взял в коробке стоящей на подоконнике.
– К вашему сведению, орлы, я не покупал портсигар, а лишь к нему приценивался. Так что вы меня не за того приняли…А сейчас давайте-ка выворачивайте свои карманы, сымайте обувку и ремни со штанов. Только делайте это как можно шустрее, у меня немеет палец на курке…
Но ведя разговоры, Рощинский на мгновение выпустил из виду малозаметного, с испитой рожей, «понятого». Тот быстрой ящерицей приблизился к Толстяку и взмахнул рукой. Но, видимо, Бог берег хозяина дома: в последний миг он ухватил глазом длинный голубой клинок, змеёй приближающийся к его сонной артерии. И «франкот», словно живое существо, мгновенно отреагировал на опасность. Его стволы сместились вправо и один из них в упор расстрелял нападавшего.
Человека отбросило назад, что-то липкое, неопределенного цвета разлетелось по сторонам. «Лейтенант» от такого зрелища аж взвыл. Он отвел взгляд от человека, который на его глазах остался без головы. И только Рощинский, не меняя позы, спокойно взирая на происшедшее, заявил: «Теперь, надеюсь, вы понимаете, что тут не рождественская распродажа шмоток…»
Главаря по приказу Рощинского обыскал второй «понятой». На ковер легли ключи, зажигалка, пачка сигарет, портмоне, из которого посыпались деньги и какие-то бумажки. Толстяк видел, что обыскивающий человек свое дело делал недобросовестно и он ему попенял: «Слышь, маргофон, ты не стесняйся, поройся у него в нагрудных карманах…» И верно, в одном из карманов милицейской тужурки находилось удостоверение и несколько визитных карточек.
