– Исключительно вопрос темперамента – отношения к обществу, будь то у поэта или у критика.
– Да-да.
– У Ибсена темперамент архангела.
– Возможно; но я всегда полагал, что он одержимый реалист, как Золя, и проповедует какое-то новое учение.
– Вы были неправы, сэр.
– Это общепринятое мнение.
– Однако ошибочное.
– Как я представлял, у него есть некоторое учение – социальное учение, о свободном образе жизни, и художественное учение, о необузданной распущенности, до такой степени, что публика не допускает его пьесы на сцену, а его имя даже нельзя называть в присутствии дам.
– Где вы такое нашли?
– Ну как же, всюду… в газетах.
– Это серьезный довод, – заметил Стивен осуждающим тоном.
Нисколько не будучи задет дерзостью этих слов, ректор, казалось, признавал справедливость их: он был самого низкого мнения о нынешних полуграмотных журналистах и заведомо не позволил бы, чтобы газеты навязывали ему свои суждения. Но вместе с тем по поводу Ибсена все мнения были всюду настолько единодушны, что он подумал…
– А можно узнать, многое ли из написанного им вы прочли? – спросил Стивен.
– Знаете ли, нет… Я должен сказать, что я…
– А можно узнать, прочли ли вы хотя бы одну его строчку?
– Знаете ли, нет… Я должен признаться…
– И полагаю, вы не считаете правильным выносить суждение о писателе, у которого вы не прочли ни единой строчки?
– Да, должен согласиться с этим.
Одержав эту первую победу, Стивен помедлил, колеблясь. Ректор заговорил снова:
– Меня очень заинтересовало ваше восторженное отношение к этому писателю. Мне самому до сих пор не выпало случая прочесть что-нибудь Ибсена, но я знаю, что у него самая высокая репутация. Должен сознаться, то, что вы о нем говорите, весьма изменяет мои взгляды на него. Быть может, я когда-нибудь…
– Если пожелаете, сэр, я могу вам дать некоторые его пьесы, – сказал Стивен с неосторожною простотой.
– В самом деле?
Оба сделали небольшую паузу: затем —
– Вы увидите, что это великий поэт и великий художник, – сказал Стивен.
– Мне будет очень интересно, – сказал ректор любезным тоном, – прочесть какие-то его вещи для себя, просто очень интересно.
Стивена подмывало сказать: «Извините, я отлучусь на пять минут – пошлю телеграмму в Христианию», но он преодолел искушение. За время этой беседы у него не раз являлась необходимость сурово подавлять безрассудного беса, который обитал в нем, имея ненасытный аппетит к фарсу. Ректор начинал обнаруживать либеральную широту своей натуры, однако сохранял подобающую духовному сану сдержанность.
– Да, мне будет необычайно интересно. Ваши взгляды довольно необычны. Вы собираетесь опубликовать этот доклад?
– Опубликовать?!
– Нежелательно, если кто-то примет идеи в вашем докладе за то, чему учат у нас в колледже. Мы управляем им на правах попечителей.
– Но вы же не обязаны нести ответственность за любые слова и мысли каждого студента в колледже.
– Нет, разумеется, нет… но все же, читая ваш доклад и зная, что вы из нашего колледжа, люди предположат, что мы насаждаем здесь такие идеи.
– Студент колледжа может, безусловно, выбрать свое собственное направление занятий.
– Именно это мы и стараемся всегда поощрять в студентах, но только ваши занятия, мне кажется, ведут вас к весьма революционным… весьма революционным теориям.
– А если бы завтра я опубликовал весьма революционную брошюру о мерах борьбы с картофельной чумой, вы бы считали себя ответственным за мою теорию?
