Солнце, коснувшись ещё раз лица Веры, ушло за большое серое облако, а оно очень быстро, приняв в гости парочку друзей, закружилось в хороводе, превращаясь в тяжёлую графитовую тучу, с резко очерченными краями.
– Так, ну конечно, – подумала девушка, ускоряясь. – До метро не успею.
– Вера! – услышала она сзади. – Подожди, у меня зонт!
Лейгауз бежал, смешно размахивая левой рукой, как будто хотел остановить машину, правда, со стороны кустов сирени, в правой он крепко держал скрипичный футляр. Капюшон модного бежевого худи слетал с головы от резких порывов ветра, но Вадик упрямо нахлобучивал его снова.
– Вадь, ты чего? – спросила Вера запыхавшегося Лейгауза. – А как же Пучкова?
– Вер, вот, зонт есть, я подумал, что…ну, в общем, короче, наверное, сейчас дождь…, – бормотал Вадик. – А ты промокнешь, и альт тоже, а завтра играть. Может, такси вызовем?
– Не успеем, – сказала Вера.
Как бы в подтверждение её слов край тучи пронизал яркий жёлтый свет, сверху что-то заурчало, заворочалось, завозилось и хлопнуло так, как будто разом открыли сто деревянных бочек с огурцами. Вера хорошо помнила этот звук – резкий, громкий, сочный. Бабушка по старинке солила огурцы в таких, пузатых, с плотными крышками. В воздухе разлился упоительный запах смородины, петрушки и вишни.
– Бежим! – крикнула Вера.
Лейгауз успел раскрыть огромный лиловый зонт за секунду до того, как на них обрушился поток воды, мгновенно превратив Поварскую в Амстердамский канал.
Крепко прижав к себе драгоценные инструменты, Вера и Вадик синхронно запрыгали к светофору. Машины стояли, включив аварийки и даже не пытаясь тронуться, дворники не справлялись, хлестало так, словно одну огромную, наполненную водой губку, выжимали сверху натренированной рукой.
В вестибюле метро толпились люди, отряхиваясь и фыркая. Вера посмотрела на Вадика.
– А поедем ко мне, – сказала она смело. – В Бибирево, я там живу у тёти. Я шарлотку вчера испекла.
– Давай, – согласился Лейгауз. – И чай горячий! – мечтательно произнёс он. – Ноги совершенно промокли. Как ты сказала, Бибирево? Смешное название, а я на Соколе с бабушкой, предки в Питере остались.
Вагон был полон людей, пахло сыростью, влажной одеждой. Вера протиснулась в середину, взялась за поручень. Вадик примостился рядом, пытаясь удержать равновесие, зонт и кофр со скрипкой.
– Мы с тобой одного роста, – заметила Вера. – Странно, хотя, нет, я ведь каланча.
– Угу, и рука у тебя, наверное, тяжёлая, – засмеялся Вадик.
– Вадь, а ты оказывается много занимаешься, а я думала, ты… – начала Вера.
– Ты про это? – Лейгауз повернул голову, чтобы Березина лучше увидела плотную мозоль на шее. – Эх, надо, всё-таки, бороду отрастить, чтобы не так заметно было.
– А мне тогда что сделать? С бородой не получится. – Вера приподняла подбородок повыше, на шее, слева, красовалось точно такое же розовое пятнышко.
– Трудовая мозоль, – сказал Лейгауз. – Ничего, я уже и не замечаю. У тебя по жизни вообще какие планы? Замуж?
– Сначала музыку услышать, всё остальное позже, – Вера улыбнулась и подтолкнула Вадика к выходу.
Поезд остановился, двери вагона открылись, выпуская людей на станцию, как курильщик устало выдыхает облако дыма после тяжёлого дня. В Бибирево дождь уже прошёл, оставив после себя огромные лужи, в которых перекатывались водяные волны от проезжающих машин.
В квартире тёти было тихо, хозяйки не было дома.
