– А он вернулся?
– По расписанию должен выйти на работу завтра. Если он в городе и готов работать, он мне нужен здесь.
Пибоди кивнула и вытащила коммуникатор.
– Ну, раз уж это дочь полицейского, полагаю, нам нужен Фини.
– Правильно полагаешь. Заодно, так и быть, можешь позвонить своему тощему сожителю. Все равно Фини его затребует. С таким же успехом можем и мы сколотить нашу электронную команду. Нечего им прохлаждаться, пусть работают. Звони Макнабу.
– Макнаб уже на низком старте. Когда Уитни мне позвонил, я ему велела быть наготове и ждать моего сигнала. Если ты готова ее перевернуть, я тебе помогу.
Ева различила в словах Пибоди подтекст. «Я должна с этим справиться. Должна доказать, что справлюсь».
Ева отступила, давая ей дорогу, и повернулась к телу.
– Он не снял с нее одежду. Порвал, скомкал, но не снял. Еще одно свидетельство того, что дело не в сексе и не в унижении, а скорее в наказании. Ему важно было причинить боль, изнасиловать как можно больнее. Раздеть ее, выставить напоказ? Плевать он на это хотел. На счет «три», – сказала Ева, сосчитала, и они вместе перевернули тело лицом вниз.
– Господи… – Пибоди судорожно вдохнула. – Кровь не только от изнасилования. Я думаю… она была девственницей. И это полицейские наручники. Использовать полицейские браслеты, сковать ей руки за спиной и так держать? Он хотел что-то доказать, это во-первых, и заставить ее мучиться от боли, во-вторых. Смотри, как браслеты врезались в запястья под весом ее тела. Он мог бы приковать ее к изголовью, но этого ему показалось мало.
– Он хотел причинить ей боль, – подтвердила Ева. – Тут все завязано на боли. Боль, причиняемая жертве, дает мучителю больше контроля над ней. Ты что-нибудь знаешь о ее друзьях? О мальчиках, кавалерах?
– Честно говоря, не знаю. Я, когда помогала ей с докладом, спросила о мальчиках. Ну, знаешь, так, в разговоре.
Пибоди говорила, а сама начала осматривать комнату. Возвращается, поняла Ева, включается в рабочий режим.
– Она, помню, покраснела и сказала, что не ходит на свидания, хочет сконцентрироваться на учебе. Она всерьез увлекалась музыкой и театром, но хотела изучать философию и альтернативные культуры. Говорила, что после колледжа хочет вступить в «Корпус мира» или работать в программе ЮНЕСКО «Образование для всех».
«Застенчивая, – констатировала Ева, слушая Пибоди. – Наивная идеалистка, серьезно относилась к образованию».
– И еще я помню, – продолжала Пибоди, – мы с ней встретились в одном кибер-кафе для поиска в Интернете, тогда за мной зашел Макнаб. И она ужасно застеснялась, покраснела вся. Я думаю, она робела перед парнями. С девочками так бывает.
– Ладно, ты давай начинай осмотр дома, я тут закончу.
Робела перед парнями. Родители уехали на выходные, а наивная идеалистка… идеалистки ведь часто бывают наивными, особенно в юном возрасте.
Может, она перескочила через пропасть: впустила в дом парня. Ева внимательнее присмотрелась к порванной и смятой одежде.
Хорошенькая юбочка, симпатичный топик. Может быть, девушка так нарядилась для собственного удовольствия, хотя вряд ли. Скорее всего она пошла на все эти хлопоты ради свидания. Серьги, браслет… наверное, этот браслет усилил ее боль, когда он надел наручники. Лак на ногтях – на руках и на ногах. Макияж, отметила Ева, надев очки-микроскопы и внимательно рассмотрев лицо убитой. Размазанный слезами, борьбой, давлением подушки.
