– В память дорогого нашего Джеронимо! – воскликнул он. – Пусть тот, кто любил покойного, выпьет со мной!
– Кто бы вы ни были, мой почтенный гость, – воскликнул тут маркиз, – вы назвали дорогое нам имя. Я рад вас видеть. Ну, друзья мои (тут он обратился к нам и велел раздать всем кубки), да не устыдит нас этот чужестранец! Памяти сына моего Джеронимо!
Думаю, что никогда еще не пили за упокой с более тяжелым сердцем.
– Но отчего один кубок непочат? Почему сын мой Лоренцо не желает присоединиться к этому обряду дружбы?
Дрожащей рукой Лоренцо взял кубок из рук францисканца, дрожа поднес его к губам.
– За моего возлюбленного брата Джеронимо, – еле выговорил он и, весь затрепетав, поставил кубок на стол.
– Это голос моего убийцы! – внезапно закричал страшный призрак, вдруг появившийся среди нас, в окровавленной одежде, обезображенный ужасающими ранами…
– Не спрашивайте меня о том, что было дальше, – добавил сицилианец с искаженным от страха лицом. – Я лишился сознания, едва увидел страшный призрак; и то же было со всеми. Когда мы пришли в себя, Лоренцо бился в предсмертной агонии, монах и призрак исчезли. Лоренцо в страшных корчах перенесли на кровать, около умирающего остался только его духовник и несчастный старец, который через несколько недель последовал за сыном в могилу. В груди патера, принявшего последнюю исповедь Лоренцо, погребены его признания, и ни один человек ничего не узнал о них.
Вскоре после этого случая пришлось очищать на заднем дворе поместья старый колодец, давно засыпанный и заросший кустами. Прочищая колодец, в нем нашли человеческий скелет. Давно уже нет того дома, где произошли эти события, род дель Монте угас, а в монастыре, неподалеку от Салерно вам укажут могилу Антонии.
* * *
– Теперь вы понимаете, – продолжал сицилианец, видя, что мы молчим, потрясенные его рассказом, и никто не хочет заговорить, – теперь вы понимаете, откуда мне знаком этот русский офицер, он же францисканский монах и армянин. Судите же сами, имел ли я причины дрожать перед человеком, который дважды так страшно становился мне поперек дороги.
– Ответьте мне на один-единственный вопрос, – сказал принц, вставая, – рассказали ли вы откровенно обо всем, что касалось кавалера Лоренцо?
– Больше мне ничего не известно, – ответил сицилианец.
– Значит, вы действительно считали его честным человеком?
– Да! Клянусь богом, да! – воскликнул сицилианец.
– Считали и тогда, когда он передал вам то самое кольцо?
– Что?.. Но он не давал мне никакого кольца… я не говорил, что он дал мне кольцо!
– Хорошо! – сказал принц и позвонил в колокольчик, собираясь уходить. – Скажите, – принц снова вернулся от двери, – значит, дух маркиза де Лануа, которого этот русский вызвал вслед за вашим «привидением», вы считаете настоящим, неподдельным духом умершего?
– Я не могу и помыслить иначе, – ответил сицилианец.
– Пойдемте! – обратился к нам принц.
Вошел тюремщик.
– Мы можем идти, – сказал ему принц. – А вы, почтеннейший, – продолжал он, обращаясь к заключенному, – мы еще с вами встретимся!
– Мне хотелось бы задать вам тот же вопрос, с которым вы на прощанье обратились к этому мошеннику, – сказал я принцу, когда мы, наконец, остались с ним наедине. – Считаете ли вы этого второго духа настоящим и неподдельным?
– Я? О нет, уверяю вас, теперь я этого не считаю.
– Теперь? Значит, раньше вы все же считали его настоящим?
