Думай, как Фаина Раневская - страница 3

Однажды Раневская шла по Леонтьевскому переулку и увидела пролетку, в которой сидел Станиславский. От неожиданности она растерялась, а потом побежала за ним, крича: «Мальчик мой дорогой!» Станиславский смотрел на экзальтированную девицу добрыми глазами и смеялся. «Мальчик мой дорогой!» Эту случайную встречу Фаина Георгиевна пронесет в сердце через всю свою жизнь… Она боготворила великого мэтра, преклонялась перед ним, обожала его.

Не стоит считать этот период жизни Раневской совершенно безоблачным. Фаина с трудом сводила концы с концами, тем более что рачительностью и умением экономить она никогда не отличалась, но мелкие житейские проблемы не могли затмить всего остального. Екатерина Гельцер вдохнула в Фаину новые силы, возродила угасшую было надежду на сценическое будущее, и принялась за поиски места для своей новой подруги. «Гельцер показала мне всю Москву тех лет. Это были „мои университеты“», – вспоминала Раневская.

Фаина была счастлива, ведь почти добилась своего: она вот-вот станет актрисой и будет играть на столичной сцене (и пусть сначала ее роли будут второстепенными, а зачастую и вообще без слов, но это только начало), у нее появились новые знакомые, и какие! Один Владимир Маяковский, с которым она познакомилась в доме Екатерины Васильевны, стоил во сто крат дороже всего таганрогского «высшего света» с его высокомерными провинциальными толстосумами и их чванными женами.

– Почему женщины так много времени и средств уделяют внешнему виду, а не развитию интеллекта?

– Потому что слепых мужчин гораздо меньше, чем глупых.

Раневская вспоминала: «Гельцер притащила меня туда и представила необыкновенно красивому, одетому по последней моде молодому мужчине:

– Маяковский!

От неожиданности у меня язык прилип к небу: Маяковского я обожала, его „Облако в штанах“ знала наизусть и все сатирические стихи. А это – „я лучше в баре б…ям буду подавать ананасную воду“ декламировала с удовольствием подругам.

Он – поэт. Поэт, и этим все сказано. Не надо никаких эпитетов – великий, знаменитый, известный. Так же, как и артист. Есть два понятия – „артист“ и „неартист“, и ничего больше».

Запомним это отношение Раневской к профессионализму, которое она пронесла через всю жизнь. Она не признавала половинчатости, слабости и неумения.

В 1915 году жизнь в Москве была по душе и по темпераменту девятнадцатилетней Фаине.

Страна переживала Первую мировую войну, и москвичам стало не до театральных сезонов в Малаховке. Раневская пошла, как и многие актеры, на «театральный базар». После многочисленных хождений в театральное бюро она получила предложение поработать в Керчи в антрепризе Лавровской. На юге можно было укрыться от московской зимы. Но вот только в договоре с актерами гораздо больше обязанностей возлагалось на них, чем на антрепренеров. Раневская по договору была принята на роли гранд-кокет, то есть обольстительницы с умением петь и танцевать. Позже она вспоминала свой водевильный опыт с обычным юмором: «Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова прелестницу соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: „Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…“.

После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. Публика смеется, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены».