Однажды, сидя в кафе в очередную субботу, Дарья кивнула на заметно подросший живот.
– Слушай, Оксан. Может, все-таки попробуем с Софьей твоей поговорить, а? Ну, человек же она.
– Она, во-первых, не моя, а во-вторых, я уже говорила, что ничего ей не скажу.
– Но это же неправильно, – Зоя покраснела от досады. – Это ее кровинка, понимаешь? Внук или внучка. Это важно.
– Нет, – отрезала девушка, упрямо поджав губы. – Сказать – значит, попросить помощи.
– А что в этом плохого? Это не преступление. И помощи попросить можно. И даже нужно.
– Нет, – Оксана строптиво дернула плечом. – Я сама во всем виновата. Ее сын меня не завлекал, не насиловал, не обольщал. Я сама этого захотела.
– Да при чем здесь это? – Даша даже кулаком стукнула по столику. – Что ты заладила: я сама, я сама. Его, кстати, никто не обвиняет, хотя ты была еще несовершеннолетней! Но, как бы там ни было, он тоже имеет право знать, что у него будет ребенок.
– Я сказала – нет!
– Вот ты твердолобая, – Дарья вышла из себя. – Как же ты жить-то будешь с таким характером?
– Проживу как-нибудь, – Оксана недовольно отвернулась к окну и надолго замолчала.
Деликатная Зоя, помолчав, зашла с другой стороны.
– Оксан, но ведь хорошо, когда у малыша есть родственники. О себе не хочешь думать, о ребенке подумай. Родится крошечка, и чем больше взрослых рядом, тем лучше.
– Отстаньте, хватит уже, – не выдержав натиска, заплакала Оксана.
Роды приближались, а дело с мертвой точки не сдвигалось. В первую субботу марта Дарья пришла к Зойке поздно вечером.
– Не спишь, Муха?
– Да куда тут спать? Пока Катюшку уложила, потом стирала, вот только что обед закончила на завтра варить. Круговерть.
– И не говори, – Дарья плюхнулась на диван. – Тошно на все это смотреть.
– Перестань, – возразила Зоя. – Все, слава богу, идет своим чередом. Все живы-здоровы. Не гневи бога!
– Это да, все живы-здоровы. Но на душе неспокойно, словно предчувствие какое-то. У тебя нет такого?
– Я стараюсь плохие мысли не подпускать близко, а то потом от них не отвяжешься. А уж ты, известная оптимистка, тем более должна гнать всякие предчувствия. Что будет, то будет! Чего заранее похоронную песнь затягивать?
– Ишь ты, какая у тебя теория, – Дарья изумленно вытаращила на нее глаза.
– А ты думала! Если бы я не держала себя в руках, то уж давно сдохнуть можно было от проблем, напастей и одиночества.
– Вот тебе раз, – Дарья закашлялась. – А ты что, одинока?
– Отстань, липучка, – смеясь, отмахнулась Зоя. – Одинока в смысле без мужчины. А так-то, конечно, нет! С тобой какое одиночество?
– Вот то-то же, – Даша вдруг хитро прищурилась. – А давай выпьем.
– С чего это? Ты ж у нас известная трезвенница.
– Тем более. Иногда нужно нарушать даже свои правила. Ну? Что у тебя есть?
Зоя, хмыкнув, достала бутылку, поставила бокалы на стол.
– А закуску-то нести?
– Если есть сыр, неси!
Подняв бокалы, они долго молчали.
Ранний март гулял за окном. Полная луна, выныривая из темных облаков, бессовестно подглядывала в окна. Ночь стояла за порогом.
– Давай за Оксанкиного малыша, – вздохнула Даша.
– Давай. Пусть будет здоров и счастлив.
– Угу, – Даша задумчиво улыбнулась. – Представляешь, вырастет и не вспомнит даже, что я ему, еще не рожденному, жизнь спасла. Вот судьба, да?
Не успели они опустошить поднятые бокалы, как тишину их уютной посиделки вдруг нарушил телефонный звонок.
– Пять минут двенадцатого, – Даша испуганно глянула на часы. – Кто это?
