Утро встретило меня замечательным откровением. Я уставился на список тех кого обзвонил за ночь. Ответы дур зачем-то записывал, мазохистски и подробно. Как итог: десять гребаных овец просто сбросили мой звонок, без объяснений и выяснений моей принадлежности. Пятеро обозвали утырком, придурком, козлом, скотом и сказали, что не присели бы со мной на одном гектаре справить нужду. Еще трое послали в пеший тур с эротическим уклоном, весьма непрозрачно намекнув, что я должен сделать там сам с собою и в какой позе. Еще шестеро на мое предложение просто захохотали в голос, словно ведьмы, которых жарил на костре миляга палач. И только одна, видимо спросонья, сказала, что ей меня жалко, посоветовала обратиться к наркологу и навсегда забыть номер ее телефона.
Вот уж не думал, что я бужу в бабах настолько потаенные глубины тьмы.
- Ну чего там у тебя?- заспанный детский голос, прозвучал зловеще. Я почувствовал себя персонажем фильма ужасов, ну того, про детишек демонов, способных истыкать ножом любого несчастного, встреченного ими на пути.
- Голова болит,- поморщился я, рассматривая застиранное бельишко, натянутое на костлявое тело ребенка.- На погоду наверняка.
- Или не на погоду,- сморщил нос Лешка, с отвращением покосившись на ополовиненную бутылку пятидесятилетнего «Наполеона».- Ты если калдырить вздумал, нам не по пути.
- Это дед твой калдырит сивухой. А я...
- А ты зайка-лапочка, потому тебя все тетеньки отфутболили, которым ты названивал, — вредно фыркнул нахаленок.
- Подслушивал, значит?
- Случайно, ты так матерился, наверное в аду слышно было,- вздохнул лопоухий, и я только теперь заметил, что он выглядит странно. Уши стали похожи на алые паруса, зато физиономия наоборот казалась слишком бледной. Глазенки ребенка как – то лихорадочно поблескивали на скривившейся страдальчески мордашке.- У меня живот болел всю ночь. И тошнит,- успел выдохнуть малой и тут же согнулся пополам. Леху вывернуло прямо на мои любимые домашние лорферы. Черт, теперь придется выкидывать обувь.
- Эй, ты чего это? Нам через два часа нужно быть у Горго..., то есть у Ольги Константиновны.
- Мне нельзя рис, оказывается, — булькнула ушастая проблема,- и морепродукты. Дед говорил, а я думал он просто врет, чтобы не покупать. У меня аллергия. Не врал, похоже.
- Ты какого фига молчал вчера? Там же все как раз и было, что тебе нельзя. Твою ж мать, делать то чего? – умирая от лютого страха, я схватил ребенка на руки и заметался по квартире, с ужасом глядя, как он опухает прямо у меня на глазах. Скинул испорченную обувь, схватил с кресла плед, кое-как завернул ребенка и прямо босиком ломанулся к лифту, на ходу зацепив первые попавшиеся ключи от машины. Лешка захрипел, а мне показалось, что я сейчас отдуплюсь от лютого, сверхъестественного страха.
- Здравствуйте, Макар Федорыч,- бросилась мне наперерез чертова консьержка, только сейчас ее не хватало. Я на полной скорости пронесся мимо досужей до всего бабки, едва не сшибив ее с ног.
Не помню, как до больницы добрался. Судя по тому, что приволок на хвосте к зданию «Первой городской» два экипажа полиции, я не ехал, а низко летел.
- Эй, чокнутый,- грозный окрик сотрудника внутренних органов меня не остановил. Да и выглядел я видимо невменько: босой, взъерошенный в одних пижамных штанах, глаза безумные.
- Отойди,- прорычал я,- только попробуй меня остановить.
