– За этой скалой, – хрипло сказал Горджелин. Он тяжело опирался на посох, плечи его поникли, щёки ввалились, словно чародей голодал уже неделю или даже две.
Они даже не попытались обойти серую громаду, всю покрытую разноцветными шевелящимися пятнами Дикого Леса. Дождались, пока она сама отползёт в сторону.
Ветры магии взвыли в ушах – правда, услыхать это могли одни лишь чародеи.
Открылось пустое ровное пространство, аккуратно засыпанное жёлтым песочком, словно цирковая арена. Вокруг, будто стая косаток, ходили островерхие скалы, однако на «арене» не шевелилось ни единой песчинки.
В поперечнике этот своеобразный глаз бури составлял примерно две сотни локтей и был абсолютно гол. Никаких тебе кенотафов, алтарей, жертвенников или чего-то подобного. Нагой песок.
– Значит, в глубине. – Аратарн проговорил вслух то, о чём подумали все трое.
Горджелин кивнул, закашлялся.
– Отец? Что происходит?
– Кто бы ни обустраивал это место, – чародей сплюнул кровью, – он сумел устроить так, что рождённому Истинным Магом тут очень несладко.
– Почему же я ничего не чувствую? – удивилась Лидаэль.
– Потому что я тебя прикрываю и всё забираю себе, – раздражённо буркнул Равнодушный. – А не забирать нельзя, ты просто не выдержишь, девочка. Я-то чистое потомство Истинных, а в тебе половина эльфийской крови. Прости за прямоту, но тебе не сдюжить. Погоди метать громы и молнии! Драки на всех хватит. Ну, не стойте! Дочь, заклятия поиска. Аратарн, сторожевые и дозорные чары. Я для вас расплету сколько-то силы.
– Расплету?..
– Преобразую, иначе у вас ничего не получится. Начали!
Посох вонзился в песок, и жёлтая струйка, словно змея, поползла вверх, обвиваясь вокруг древка.
– Начали, кому сказал! – каркнул Горджелин, кладя обе руки на оголовье посоха.
Аратарн вздрогнул – хаотически мечущаяся сила вдруг вернулась к прежнему стройному, спокойному, неторопливому течению, которое опытный маг даже и вовсе не замечает.
Лидаэль уже что-то бормотала, помогая себе жестами. Понятно – не хотела рисковать, самые действенные чары – по-прежнему те, что налагаются при помощи жеста с инкантацией. Могущественнее их только рунные с символьными, но они грозят сильной отдачей, если маг зацепит что-то по-настоящему опасное. Были мастера, что умели обходить это неудобство, но Лидаэль к ним пока что не относилась.
Сам Аратарн всему предпочитал боевые заклятия, тонкие и сложные конструкты настоящих дозорных чар давались ему с трудом. Настоящих – в смысле на скрытые магические угрозы, а не просто на монстра, что попытается полакомиться спящими у походного костра.
Пришлось, в общем, постараться. Жесты у него получались грубоватыми, недостаточно отточенными; отец Лидаэли не преминул бы, наверное, ехидно заметить – «да где ж тебя такому учили?».
Именно, что нигде и не учили. Сам набрался.
Сторожевые чары у Аратарна вышли не просто так, а какими-то смахивавшими на пауков серебристо-призрачными тварюшками, что сноровисто расползись во все стороны. Собственно, он слепил их прямо из силы, послав в дозор – пусть смотрят.
Лидаэль меж тем закончила свои манипуляции и вдруг резко схватила его за руку – как встарь, словно они вновь сражались с настигающей их Ордой возле неприступных серых скал Ар-ан-Ашпаранга, в самую первую их встречу.
И, как тогда, сила их двоих несказанно превзошла мощь каждого по отдельности.
Песок задрожал, тут и там закружились пылевые вихри. Пока невысокие, едва по колено, но сын Губителя чувствовал – это только начало. Сила втягивалась в песок, он пил её жадно, словно пустыня внезапно пролившийся на неё дождь. Ладонь Лидаэли подрагивала в руке Аратарна, тёплая, живая, родная, и он вдруг подумал, совсем некстати и не к месту, как же ему не хватало этого тепла, этой удивительной, возникающей только когда они вместе, силы, способной сносить горные вершины и повергать во прах армии.
