Душа для четверых - страница 44

Надя поставила отпечаток первым – быстро коснулась экрана и отдернула пальцы, как от кипятка, а потом и вовсе сбежала. Людмила проводила ее пустым взглядом, даже не поблагодарив. Палыч нервничал, суетился, не попадал по кнопкам. Галка тайком вытирала руки о джинсы.

– Готово. Разрешение получено, – ледяной голос из планшета, казалось, подыграл сообщникам. – Доступ разблокирован, можете воспользоваться воспоминанием.

– Боже ты мой, – шепнула Людмила.

В банке плескалось голубовато-гнойное и очень мутное, нездоровое на вид. Нет чтобы расспросить, что это за отец и сколько он всего пережил, где работал и чем запомнился, откуда взялся этот плотный, студенистый осадок, но было поздно передумывать. Без робкой Машки, поджимающей губы Кристины и верной Даны казалось, будто это неправда. К горлу подступил комок, липкий и тяжелый, словно подмоченный кислый хлеб. Галка сглотнула через силу.

Людмила тем временем опустилась перед банкой на колени, обняла прохладное стекло пальцами:

– Пап…

– Осторожно! – У Палыча вышел полузадушенный писк, но Галка слишком тревожилась, чтобы ерничать. – Я выйду, и тогда откроете.

Людмила цепляла крышку отросшими бледными ногтями. Когда в комнате не осталось больше никого, кроме Людмилы и Галки, нереальность обступила плотным кольцом, забилась запахом маринованных помидоров в глотку. Людмилу пришлось поднимать, держать за руки, но все это Галка делала молча – подвывания не утихали, и Галке казалось, что ей на руки спихнули больную девочку с ангиной какой-нибудь или гриппом и теперь именно ей, Галке, отчего-то девочку эту нужно спасать.

Банка открылась со звонким щелчком. Людмила склонилась, распахивая рот, и Галка нехотя, слабо потянула ее за плечи. На самом деле она была бы не против, чтобы Людмила «выпила» всю душу отца в одиночку, но что тогда будет, не хотелось даже представлять… Вместо мелодичного пения раздался скрежет, будто металлической булавкой царапнули по стеклу, и сразу же все осеклось. Стены впитали и звуки, и запахи, и хрип плачущей Людмилы, и саму Галку, которая все еще впивалась в холодные предплечья. Ее выкрутило, вывернуло наизнанку, отжало, как тряпку в меловых разводах у школьной доски, снова швырнуло в молчаливую гостиную недавно умершего человека.

Глаза заволокло молоком, Галка заморгала, уверенная, что ослепла. Мир рванулся снизу вверх, сделал сальто и вернулся на место, но оказался по ощущениям совсем другим, чужеродным. Людмила с криком повалилась на пол и зацепила рукой стеклянную банку, чудом ее не разбив, та покатилась по полу, выплевывая чужие останки эмоций. Галка попятилась в прихожую – шарф, куртка, сигареты. Бежать!

Влетел в комнату Палыч, первым делом схватил и ощупал банку, держа на вытянутых руках, как отраву, дернулся к Галке, потом подбежал к Людмиле. Потянул ее, раскинувшуюся, за руки, забормотал:

– Люда, Люд, ты чего, поднимайся…

Галка видела все это сквозь плотно сомкнутые веки. Мир все еще раскачивался, в голове эхом гремел сиплый и незнакомый голос, хотелось вычистить его, вырвать из ушей, только бы замолчал… Ощутив лопатками холод стены, Галка медленно сползла на пол и закрыла уши руками. Не помогло.

Чужие мысли, эмоции, боль. Осознание своей смерти. Людоедик на полу рыдает и всхлипывает, кричит что-то гортанно, но слов не разобрать. Палыч отнес ее на диван, уложил, сбегал на кухню за мокрой тряпкой. Цветом тряпица слилась с щеками Людмилы, и Палыч задергался, как приколотый на картонку мотылек, не зная, чем еще ей помочь. Людмила выла.