– Если чиста твоя душа, крепка вера твоя, а помыслы не вызывают нареканий у Святой Церкви, – добавил он чуть погодя, – То и не накличешь ты на себя кару божью и не придётся тебе искупать свои грехи страданием! Кстати, чем занята твоя матушка? Я хотел бы на днях её навестить. Поговорить…
У Мари при этих словах по спине пробежал холодок, а ладошки стали влажными от пота.
– Она больна, святой отец, очень сильно больна, – сдерживая дрожь в голосе, проговорила она.
– Вот как! – удивился монах, – И чем же?
– Чахотка, отче. День и ночь её душит кашель, и кровь идёт горлом.
Мари вновь опустила глаза и принялась разглядывать свои старые башмаки, которые ей достались от племянников, когда те выросли.
– Бедное дитя!
Монах положил сухую жилистую ладонь ей на плечо, и Мари почувствовала железную хватку его длинных пальцев.
– Мало нам сирот оставили, уходя англичане? – он поднял глаза к небу, – А тут ещё и болезнь… Молись, дитя моё и Господь смилуется над твоей мамой!
Монах отпустил девочку и собрался уходить.
– Что мне передать маме, святой отец? – окликнула его Мари и, тут же, испугалась собственной дерзости, – Когда вы к нам зайдете?
– Мм? – инквизитор нахмурил лоб, – Ничего пока не говори, дитя. Как только Господь дарует твоей маме исцеление от недуга, тогда я и навещу её, чтобы дать своё благословение!
Монах накинул на голову капюшон, развернулся и зашагал прочь. Мари немного постояла, провожая взглядом тёмную согбенную фигуру, и, когда старик скрылся за углом мясной лавки, побежала дальше.
Мари мчалась, что было духу, вверх по склону зелёного холма к темнеющей на его вершине полоске леса. Душица, душица… Бледно розовые цветочки, много-много, их не надо брать, только листья, повторяла она про себя, пристально вглядываясь в траву. После полудня солнце решило показаться сквозь плотную пелену туч, порадовать людей последними каплями тепла. Теперь оно нещадно палило с высоты своего небесного трона, будто пыталось отыграться за все, украденные у него тучами, летние дни.
От быстрого бега и жаркого солнца потела спина. Грубая ткань платья неприятно липла к телу. Наконец, Мари вбежала в тень, откидываемую высокими деревьями, и перешла на шаг. Дойдя до заветной поляны, о которой говорила мама, девочка опустилась на колени и поползла, чтобы не пропустить ни одного растения с бледно-розовыми цветами.
Увлёкшись поиском, она не заметила, как углубилась в лес. Дубы и буки уступили место пихтам и соснам. Деревья росли настолько близко друг к другу, что солнечные лучи едва пробивались сквозь их густые ветви. Выйдя на просеку, Мари взглянула на небо. Близился вечер, а сумку удалось заполнить лишь наполовину. Что же делать? Хватит ли столько? Мари вздохнула. Нужно возвращаться. В последний месяц лета темнело очень быстро, а оказаться в лесу после захода солнца ей жуть, как не хотелось. Ладно, придётся снова прийти сюда завтра, рано утром. Мари уже собралась уходить, как её внимание привлёк странный звук, выделившийся вдруг на фоне птичьей трескотни. Девушка замерла и прислушалась. Так и есть. Похоже на стон. Звук шёл из кустов можжевельника, душистой изгородью обозначивших пологий склон глубокого оврага. В памяти, так некстати, всплыли истории о нечистой силе и злых духах, обитавших в глухих чащобах, если верить преподобному Рабье. Мари невольно попятилась, прячась за ближайшим деревом. Время шло, но звук не прекращался. А вдруг, кто-то угодил в медвежий капкан и ему срочно нужна помощь? Мари глубоко вдохнула и заставила себя успокоиться. Постепенно, любопытство пересилило страх. Мари осторожно, стараясь не наступить на сухие ветки, начала подкрадываться к можжевеловым зарослям.
