Очередной день, однако, счастливо избавил Лажонна от необходимости объясняться с уже начинавшей косо на него посматривать рыжей бестией и убедительно доказал, что под внешней оболочкой повседневного спокойствия все же протекали определенные процессы, время от времени прорывавшиеся наружу.
Трасси как раз заливала очередную порцию масла в масленку, когда с улицы донеслись шум и крики. Отставив канистру в сторону, девчонка подскочила к окну мастерской и перегнулась через подоконник.
Дальше вправо по перрону среди снующих людей наблюдалась некоторая суматоха, как будто сквозь волнующееся море голов и шапок в направлении головного эшелона стремительно мчалась крупная рыбина. С такого расстояния было сложно разобрать подробности, но в следующую секунду движение словно споткнулось, публика расступилась, и Трасси увидела двух полицейских, оседлавших растянувшегося на земле пухлого человечка в явно недешевом плаще.
Разумеется, она не могла слышать, о чем они с ним дискутируют, но это и не представляло особого интереса. Работа полиции как раз и состоит в том, чтобы ловить воришек и жуликов, которые, как ни странно, внешне могут выглядеть вполне респектабельными людьми.
Трасси уже собиралась возвращаться обратно к работе, когда по толпе прошло новое шевеление. Но на сей раз оно больше напоминало порыв ветра, разгоняющий опавшие листья. Сгрудившийся на перроне народ словно отбрасывало в стороны, в прилегающие переулки или к колесам эшелонов, расчищая дорогу перед неторопливо приближающимся человеком.
В груди у Трасси что-то екнуло, каким-то внутренним чутьем она сразу же догадалась, кто именно шагает по брусчатке. Армейский мундир с начищенными медными пуговицами, уверенная гордая осанка – сомнений быть не могло, к ним на вокзал явился сам лорд Голстейн. Следовательно, пойманный толстячок, скорей всего, являлся отнюдь не заурядным прохвостом, а представлял собой одну из тех сил, на которых держалась прежняя жизнь Цигбела, и власти которой, похоже, пришел конец.
Генерал подошел к задержанному и о чем-то с ним заговорил. Несчастный висел между держащих его под руки полицейских, точно мешок с навозом, и Голстейн был вынужден наклониться, чтобы заглянуть тому в лицо. Покончив с расспросами, он махнул рукой, и патрульные поволокли безвольное тело по перрону. До Трасси донеслось жалобное завывание толстяка, но почему-то никакого сочувствия к нему в душе девушки даже не шевельнулось. Слишком уж жалко и никчемно он выглядел, будучи припертым к стенке. Судя по всему, бедолага прекрасно понимал, что задержали его неспроста, и уже догадывался, какая судьба его ожидает. Воспоминания о предыдущем «наглядном уроке» Инспектора никого из жителей Цигбела не оставили равнодушным, но даже на их лицах Трасси не заметила ни капли сострадания к арестанту.
Сам же Голстейн, оправив генеральский мундир, зашагал следом за волочащими толстяка полицейскими, а толпа все так же покорно и торопливо расступалась перед ним. Чуть погодя над перроном вновь заметался привычный гвалт и гомон, и Трасси только сейчас сообразила, что все это время сгрудившийся вокруг народ хранил абсолютное безмолвие. А кто-то, возможно, даже не дышал.
Кроме того, ее поразил тот факт, что в данный момент генерала, того самого легендарного «Кровавого Папочку», окружали десятки людей, среди которых как минимум каждый второй имел весьма веские причины его ненавидеть и, более того, желать ему смерти. Однако ни один из присутствующих не предпринял ни единой попытки на Голстейна напасть, пырнуть его ножом, ударить или хотя бы плюнуть вслед. Никто даже слова грубого в его адрес не выкрикнул. Ведь, казалось бы, многие из них долгие годы только и ждали возможности поквитаться с мерзавцем, повинным в смерти кого-то из их родных или близких.
