«Николай Андреевич уже никогда не будет прежним, – размышляла я, возвращаясь домой по заснеженным улицам. Снег теперь валил с завидным постоянством и всем видом показывал, что до весны точно продержится. – Раньше его походка никогда не была шаркающей, он ходил медленно, но достаточно бойко и редко опирался на тросточку, а теперь… Вдруг после инсульта он и передвигаться-то по квартире как следует не сможет…»
Инвалидное кресло, недержание мочи, пролежни. Сознание услужливо рисовало мне самые неприятные и самые чудовищные картинки того, что могло ждать Николая Андреевича по возвращению домой из больницы. Мотая головой из стороны в сторону, я усиленно отгоняла их прочь, но они, словно издеваясь, проникали в мои мысли снова и снова.
Вера вернулась в университет на пятый день после того злополучного сообщения. После смерти отца она сильно изменилась. Обрезала волосы и покрасила их в ярко-розовый цвет, начала курить и вставила линзы, отчего её и без того ярко-зелёные глаза приобрели кошачий оттенок. Но самое ужасное было не это. Самым ужасным было то, что она стала сторониться меня, и я никак не могла взять в толк, с чем это связано.
Наконец через неделю такой беготни я не выдержала и, выловив её после занятий, аккуратно взяла за локоть и отвела к стене.
– Вера, – начала я как можно спокойнее, – я понимаю, что тебе трудно, но…
– Не понимаешь, – сухо отрезала она.
– Вообще-то несколько лет назад у меня тоже отец умер.
– Ты сама говорила, что совсем его не знала.
Слова подруги прозвучали как пощёчина, но, сделав глубокий вдох, я не позволила себе задаться вопросом: «А подруги ли?»
Вера молча тёрла свои длинные тонкие пальцы, с ногтей которых уже успел облупиться ярко-синий лак. Прикрыв глаза, я вспомнила, что она сделала маникюр за неделю до моей поездки в пункт приёма вещей для бездомных.
– Я чем-то тебя обидела? – Вера помотала головой и посмотрела на потолок. – Тогда в чём дело? Ты даже сидишь теперь в другом месте.
– Просто не хочу мозолить глаза преподам за первой партой.
– Тогда и я сяду за последнюю.
– Вот глупости какие! – Вера фыркнула и сделала шаг назад. – Сиди где сидишь.
У зеркала послышался тоненький смех. Повернувшись, я заметила Машу. Выглядела та плохо: бледная, без косметики и с давно немытыми волосами. С Лёшей я не видела её уже месяц, но это, похоже, нисколько не мешало ей радоваться моему несчастью. Проглотив обиду, я прошла мимо. С трудом удерживая поток гадостей на языке, я позволила себе лишь посмотреть на неё. Прямо в глаза. Долгим и красноречивым взглядом. Маша не отвернулась и не закашлялась, однако улыбка с её бледного лица исчезла со скоростью пули.
Так я и осталась совершенно одна, и моё одиночество скрашивали только сообщения Романа да Пёс, который взял в привычку ночевать в моей комнате. Теперь по утрам я вставала на час раньше, кормила собаку Николая Андреевича, а затем выводила его на прогулку. Пёс спускался по ступенькам медленно и неторопливо: то ли важничал, то ли ждал засаду из-за угла, то ли из-за возраста просто не мог идти быстрее. Впрочем, на улице он вёл себя прилично, на прохожих не лаял, к другим четвероногим не приставал, деревья не обнюхивал и надолго свои дела не растягивал. Я всегда старалась убирать за ним. Роман научил меня пользоваться специальными бумажными пакетами, чтобы в полиэтилене собачьи экскременты не превращались в своего рода консерву.
