Душа. Сборник стихов - страница 3

Продажный люд, страшней чумы, лишенный для себя святого.

Считают подлые умы, что в этом нет уже плохого.

Но чего стоит человек, лишенный в раз свободной воли,

Зубрящий славно манифест, написанный совсем не Колей.

Ну что ж, Германия, Берлин – довольных лиц прямые взоры,

Потомки дьявольских убийц, что положили трупов горы.

Глядят теперь на сопляка, что послужил для них лишь пешкой,

И тем унизил на века, деяния тех, кто там не мешкал,

Под яростным огнем врага, где полегли и мои деды,

Мне их решимость дорога и этим славиться ПОБЕДА!

Смешно же слушать гнусный бред, о том что есть мораль фашизма,

Пришедших в чуждую страну с милейшим ликом пацифизма,

И что каратели «ЭСЭС» – (не знали мы) святые люди,

Что мыло делали с детей и умерщвленных всюду груды.

Но это «добрые отцы», тактично скрыли в Бундестаге

И в воду кинули концы, мораль рисуя своей саге.

Закованный в сталь, всем казалось он стоек.

Поскольку, всегда, выступал впереди.

Он вдосталь познал, что войны привкус горек.

И руки его, уж по локти в крови.

Изведал что есмь, лишения и голод,

Потрепанный стяг развивал на ветру,

Когда до костей пробирал лютый холод —

Он просто молился, чтоб выжить к утру.

Когда неприятель рубил, словно дьявол,

С оскалившей пасти вонзая клинки,

Он прятал забралом, что страх его плавал,

В крови и сковал позвонки.

И крепкие латы скрыв оцепенение,

Под тяжестью статной своей,

Спасали от смерти, а может везение,

Над роком довлело сильней

Он вновь выживал и готовился к бою,

Он жив, но другие лежат…

Напрасно его нарекают – героем,

Познавшего весь Мирской ад.

Броня истины, местами изъедена ржой

– молью временной скоротечности.

Рожденные под несчастливой звездой,

Молятся идолу – вечности.

Вспоротые, словно труп великомученика, слова,

Выдранные из контекста писаний бездумно,

Капают темной кровью лжеучений сполна,

Ратники бьются в конвульсиях шумно.

Лязг копий очередных порицаний звучит,

Ставя надежду с мечтой на колени,

Яркой кометой по небу летит —

вестник дурной, эта слабость от мнений.

Горстка апостолов, меж собой, разделив хлеб,

Тягот и горечи тайных познаний,

Ведает правду, что Мир людской слеп,

Не принимая благого старания.

Значит, опять воцарится война,

В не проходящем, бурлящем потоке,

Что утянула в глубины, до дна,

Где словно черви – людские пороки.

Плачьте святые, полные добра, небеса,

Мироточьте иконы из туч, ливнями скорби,

Громом гремите осуждающие нас голоса,

Бичом молний, хребет Земной от ударов сгорбив.

Может быть с этим, хотя бы тогда,

Свет достучится до безумцев в оковах,

Воцарив мир в их сердцах навсегда,

Горизонтов познания им открыв новых.

Далеко за полночь. Ночные страхи сползаются с дальних углов. Без слов, ясно, что здоровье опять покидает вновь, Мое тело подобно осажденному замку, чей ров, Ненадолго спасает от захватчиков, что прольют мою кровь. Казалось, что сработал сигнал установленного времени, Строго, в пять ноль ноль. Ой! – Я словно ишак, ропщущий на непосильность бремени, Криком сетую на юдоль. Сквозь мутные стекла окна, Свет падает на диван, что порядком изъела моль. Стыдно признать, что немощь моя видна – Въелась в него слез едких соль. Я – одинокий и дряхлый старик, что почти доиграл свою роль. Запах пыли и затхлости, провоцируют новую хворь. Ирония в том, что проводником жизни, как раз и выступает боль. Только время для нас: и судья, и палач, и король. Страшно… в одиночестве различать ход неумолимых минут, Что охватят тебя словно спрут и больнее сжимают и жмут, Забирая твою жизнь, без остатка, как те угли, что уже не зажгут!