Следователь слушал внимательно, но по-прежнему не возобновлял запись, продолжая имитировать дружескую беседу.
– Полагаю, при таком способе убийства лучше выбирать крупные вены?
– Лучше даже артерии, – подумав, ответила я. – Например, сонную или бедренную – идеально.
Следователь кивал в такт моим размышлениям и, едва я закончила, вернулся к записям, тем не менее продолжив расспросы:
– Вы сказали, что у вас были холодные отношения. Насколько?
– Мы не общались.
– Вообще?
– Недавно он написал мне письмо с просьбой приехать, я ответила не в самой вежливой форме.
– Это ваше письмо? – Мистер Уотсон продемонстрировал лист бумаги, исписанный моим почерком.
– Мое, – опустив глаза, ответила я. Как ни старалась сохранять на лице вежливую, приветливо-пренебрежительную улыбку, периодически она ускользала, выпуская истинные эмоции. Страх, волнение, стыд от того, что кто-то читал мое послание, недостойное настоящей леди.
– Через два дня после получения вашего письма его убили, – сообщил следователь. – Знали ли вы, что стали основной наследницей?
– Даже не подозревала.
– Обрадовались? – с ухмылкой спросил он, снова оторвавшись от блокнота.
– Как вы могли такое подумать?! – возмущенно воскликнула я. – Да, я не могу сказать, что убита горем, но радоваться чьей-то смерти из-за наследства?
– Чьему-то убийству, – неожиданно поправил мистер Уотсон.
– Что?
– Вы сказали – «радоваться смерти», я поправил вас. Вы могли бы радоваться убийству мистера Бреннона.
Больше всего мне хотелось сейчас влепить Уотсону звонкую пощечину, чтобы убрать с его лица эту самодовольную улыбку и немного отрезвить. Впервые в жизни пожалела, что нельзя бить патрульных. В душе все кипело, но внешне я оставалась невозмутима, продолжая чуть снисходительно улыбаться.
– Нет, я не рада убийству деда.
– Почему, вы ведь получили состояние? – искренне удивился следователь.
– Мне не было нужно его состояние – ни раньше, ни сейчас.
Следователь задумчиво хмыкнул.
– Вы прекрасно держитесь и ведете себя как леди, нужно отдать вам должное. Но, мисс Ломаш, я знаю, что вы живете небогато. Снимаете комнату, а ваша одежда выглядит великолепно, но она дешевая.
Щеки опалило жаром, и я еле сдерживалась, чтобы не закричать или не разрыдаться.
– Я одеваюсь так, как могу себе позволить, – отчеканила я. – У вас есть еще вопросы?
– Пока нет, – растягивая слова, ответил мистер Уотсон, – вы и так нам очень помогли.
Я поднялась и, не прощаясь, покинула зал. Шла медленно – не хотелось, чтобы создалось впечатление побега. Мне не от чего убегать. Следом за мной, как оказалось, направился мистер Деш, нагнавший меня уже в коридоре.
– Не злитесь на него, он не хотел вас обидеть, – дружелюбно проговорил он.
Хоть внешне мистер Уотсон изумительно прекрасен, мистер Деш определенно более приятный человек и собеседник.
– Мне не на что злиться, – улыбнулась я.
Мы уже дошли до гостиной и вот-вот должны были распрощаться. Как я поняла, мистер Деш направлялся за Флипом, а мне нужно было заглянуть в мою комнату. Я хотела задать один вопрос, но решилась сделать это в самый последний момент.
– Мистер Деш… Меня в чем-то подозревают?
– Мистер Уотсон подозревает всех, – развел руками он, – но не переживайте, все будет хорошо.
Я кивнула и, простившись с ним, ушла. Песнопений сегодня уже не было, но запах воска разнесся по всему особняку. Там, в комнате, увешанной изображениями Безликой богини, еще сутки будут гореть восковые свечи в память мистера Бреннона. Кстати, наверное, нужно будет все-таки сходить в склеп: раз уж он оставил мне такое наследство, пусть и не очень желанное, будет нелишним поблагодарить.
