– Я лишь хочу сказать, что действительность намного страшнее этой пародии на ритуалы вуду. Но об этом позже, прошу вас. Я имел в виду нечто иное. А именно, изменения в обстановке, в восприятии внешней, так сказать, среды.
Они переглянулись. Элька бросила на Миху взгляд, полный сомнения: «А стоит ли об этом говорить?».
Мишка кивнул в ответ: «Думаю, да. А что нам терять?» И повернулся обратно к Колдуну:
– Ну… кое-какие вещи нам действительно показались странноватыми, – и замялся.
– Например? – Колдун благожелательно кивнул, приглашая к откровенности.
Мы как-то относительно недавно возвращались с Юга…
Стояла летняя, подчеркнутая обилием звезд, средиземноморская ночь. Они возвращались с Юга страны в ее Центр. Звучит это намного грандиознее, чем – их вейсс! – есть на самом деле. Сотня километров в один конец – вот и вся дорога. Ехали, болтали о чем-то, благо поводов для разговора хватало. Но больше, конечно, присматривались друг к другу.
Присматривались… слово звучит настороженно, с толикой недоверия. Именно так оно и было. Даже привычек друг друга не знали. Их просто взяли, пнули под зад и выбросили на необитаемый остров.
Одному за пятьдесят, а другой под пятьдесят! И смех, и грех! Вот в таком духе и протекала поездка.
Вдруг они оба крикнули одновременно друг другу: «Смотри!»
Черное небо прочертил голубой длинный след, с искрой падающей звезды на своем шпиле. Поделил небо на две идеальные половины. Длинный, длинный замирающий след, сверкнувший голубым алмазом. И звезда умерла за горизонтом.
Скорость резко упала, и машина старчески плелась по пустынной дороге – Мишка убрал ногу с газа, загипнотизированный зрелищем.
– Господи, как красиво! – прошептала восхищенная Эля. – В жизни не видела ничего подобного! А ты? – повернула распахнутые, отливающие блеском ночи глаза к Михе.
– Вау! – сказал Миха, понимая с отчаянием, что его Ай Кью стремительно теряет высоту в глазах Эли, но других слов почему-то у него не нашлось, и от этого осознания он отчаянно воскликнул вновь: – Вау!
Но сразу забыл об этом. Потому что прислушался к дороге. Удивленно поднял брови. Прислушался снова. Оторвал взгляд от ленты шоссе, посмотрел на Эльку:
– Слышишь?
Элька вопросительно посмотрела на него, Миха кивком указал на дорогу. Она склонила голову набок, помолчала, прикусив губу, и через несколько секунд вскрикнула по детски восторженно:
– Ой, шины шуршат, как… как опавшие листья!
– Угу! Тоже заметила? Значит, мне не показалось! Шуршание шин, собственно говоря, прекратилось, они теперь пели удивительно приятно и успокаивающе.
Элька толкнула Миху локтем в бок:
– Ты тоже это чувствуешь?
– Наверное, да! – обалдело крутил головой по сторонам Мишка.
Дорога колыхалась еле заметно, но совершенно очевидно подвешенная в воздухе. В круглом тоннеле с прозрачными стенами, сотканными из пространства. И пение шин, и само пространство, которое вдруг стало одушевленно дружелюбным, и спокойное колыхание подвешенной в пустоте дороги рождало новое, никогда прежде не испытанное чувство.
Элька откинулась расслабленно на спинку сидения, голова откинулась на подголовник, склонилась набок, к Михе:
– Теперь ты понимаешь подлинный смысл избитого выражения «снизошла благодать», или «ниспослана благодать»?
Миха расслабиться не мог – кто-то же должен вести машину! Но блаженство неизъяснимое ощущал в полной мере.
– М-м… – промычал он, с наслаждением вдыхая приятный свежий воздух. – Никакой травы не надо.
