– Что, простите? – переспросил сектант.
– Ты же, вроде, не глухой был.
– Сестра, мне кажется, у нас проблема.
– А что ж ты пьёшь в рабочее время? – возмутилась вдруг Марина.
– Серьёзно? Тебя вдруг заволновал моральный аспект? Это с пистолетом-то в руке? – усмехнулся я.
– А ну, заткнулся.
Мы остались в тишине. Я ждал их решения, а они не могли подобрать слов, чтобы сказать хоть что-то. Убить простого человека – это совсем не то же, что убить полицейского. Как-то я слышал от одного бакалейщика, что капля лимонного сока может придать вкус целой бочке воды. Если в этой бочке не окажется обычной капли воды, изменений даже не заметишь. Но если убрать лимонный сок, вкус поменяется. Можно назвать это профессиональным самомнением, но себя я ценил высоко. А мои коллеги вряд ли станут спорить.
– Так. Ладно. Что будем делать? – Марина прервала затянувшееся молчание.
– Я думаю, ты и сама знаешь, – с пугающей беспечностью произнёс сектант. – Мы должны избавить его от уз бренной плоти. Выбора он нам не оставил.
– Что, прямо здесь? – удивилась Марина.
– Нет-нет. Лучше на складе. Пойду разложу целлофан.
Какие аккуратные. Боятся огурцы кровью забрызгать. Потом есть их будет неприятно.
– Я понимаю, что ты велела заткнуться и все дела, – начал я, когда мы остались с Мариной наедине, – но мне как-никак помирать скоро. Поговорить охота.
– Слишком ты разговорчивый. Лучше молчи.
Она была слаба. Чтобы оставаться колючими, смелыми, таким людям нужна опора, иначе они теряются. Не знают, что делать, и в лучшем случае не делают ничего. А в худшем – совершают ошибки на пустом месте. Хоть с риском, но это приоткрывало форточку на свободу. Если правильно подобрать слова, можно и заболтать.
– А умирать, кстати, больно, – вновь заговорил я.
– Откуда тебе знать? Ваш брат только убивать умеет.
– Наш брат много чего умеет. Например, с привидениями разговаривать.
– Ты же говорил, что их не существует.
– Говорил. Врал. Прости за это. Но ведь и ты много чего говорила.
– И что они рассказывают? – заинтересовалась Марина.
– В тот момент, когда душа отделяется от тела, она испытывает жуткую боль. Настолько сильную, что потом несколько недель не помнит, как и когда умерла. Тебе когда-нибудь отрезали хоть что-то? Без анестезии. На живую.
– Нет.
– Нет… Но ты ведь можешь взять нож, встать у разделочной доски и попробовать отрезать мизинец. Даже не полностью. Фалангу. Просто представь, как ты будешь перебирать в руке нож, заносить его и в последний момент отводить в сторону. Ты будешь только предчувствовать боль, но она уже станет невыносима. Представила?
– Да, – на лбу Марины выступили капельки пота, рука задрожала. Она действительно представила, хотя могла пропустить мой рассказ мимо ушей. – Только я не понимаю. Зачем мне отрезать себе пальцы?
– Ты ведь убить меня хочешь. Просто так. Потому что не вовремя пришёл и не то сказал. Ну, тогда хорошо бы понять, что я испытаю.
– Врёшь! Ты всё придумал. Просто заговариваешь зубы. Андрей, скоро там?!
– Ещё пять минут, – отозвался сектант из глубины кафе.
Последние пять минут жизни, а использовать их с толком не получается. Что ещё я мог сказать? В фильмах так просто уговаривают на что угодно. Нужные слова приходят, как по мановению волшебной палочки. Убийцы не попадают, долго болтают и в целом – откровенные мерзавцы. Хотелось бы, чтобы всё это оказалось простым кино. Ну, или книгой. Каким-нибудь дешёвым детективом в мягкой обложке, где герой бессмертен, пули оладушками отскакивают от его лба, а если он выпадет из самолёта, то отделается лишь царапиной на щеке.
