– Не знаю. Согласен, наверное, – неуверенно протянул Евгений, слегка заикнувшись на букве «н». – Мне лишь бы дочке понравилось.
– Хм… А давайте сделаем так. Сейчас мы с вами расстаёмся, а как ваш инструмент будет готов, вы приедете за ним ко мне вдвоём. А уж я постараюсь организовать встречу вашего сложного ребёнка и передачу ей скрипки Льва Горшкова так, чтобы для неё это было и приятно, и незабываемо. Она ведь никогда не бывала в гитарной мастерской, не видела этой тайной лаборатории, где зарождаются звуки музыки.
– В принципе, вариант. Главное Оленьку уговорить, понимаете? Там ведь и бабушка не в ту сторону стимулирует её мозги, и своих тараканов – хоть отбавляй, да и самому бы в себе разобраться и со своей девушкой тоже…
– Если могу быть чем-то полезен– звоните. И уж извините, что не стал побуждать вас к глубоким откровениям на сложные семейные темы. Вижу, что вам тяжело и без них, а я вовсе не психолог, порой себе не в состоянии дать дельный совет.
Анатолий Иванович набросил на плечи свой чёрный рабочий халат, показывая клиенту, что разговор подошёл к концу и пора прощаться. Евгений это сразу понял, поставил пустую кружку на край верстака, пожал руку мастеру и достал из портмоне новую пятитысячную купюру.
– Это аванс, Анатолий Иванович.
– Мы о цене, вроде бы, не договаривались. Не бросайтесь деньгами.
– Отказа я не приму, – твёрдым звонким голосом сказал Евгений. – Тем более, что вы взяли на себя обязательство провести куда более сложную работу, чем ремонт скрипки – это сделать небольшой праздник для Оленьки. Она ведь разучилась ценить хорошее. Весь мир для неё – плохой. Постарайтесь, пожалуйста, Анатолий Иванович. Кстати, я тоже плохой психолог, ещё хуже детектив, но кое-что заметил. Судя по обстановке на кухне, в мастерской, по вашим помятым брюкам, недомытой кружке где-то и у вас не всё в порядке в отношениях с женщиной. Угадал?
Мастер скромно, словно виновато, улыбнулся, растянув на всю ширину худого лица свои густые поседевшие усы. «Почти», – подумал Анатолий, но не ответил. Чаепитие завершилось умиротворяющим и многообещающим консенсусом. Этого на сегодня было достаточно.
IV
Когда Анатолий Иванович был просто Толей, он ещё не знал, что станет музыкальным мастером. Вряд ли кто-то в беззаботном детстве может предсказать, куда заведёт его кривая многообещающей жизни. Кто-то мечтал быть космонавтом, кто-то дипломатом, писателем или футболистом, а Толя мечтал стать гитаристом в каком-нибудь известном на всю страну вокально-инструментальном ансамбле. Или создать свой ансамбль, такой, как его любимые «Поющие гитары» или неподражаемые «Песняры», только ещё лучше, чтобы солидно, а не однотипно по-советски прозвучать на всю великую страну. И обязательно прославиться там, на таинственном и неизвестном Западе.
Что такое Запад, Толя представлял себе смутно, в основном делал выводы из разговоров взрослых. Отец Иван Анатольевич читал газеты, иногда делал это вслух, и часто повторял: «Брешут наши, что у них там, на Западе всё загнивает. Загнивало бы, давно подняли по всему миру революции и установили социалистический строй. Как у нас, или хотя бы как у тех венгров и югославов. А так ведь глянь, живут, сволочи, и неплохо живут. Песни поют, в футбол хорошо играют, да и в хоккей тоже умеют. Шведов, вот, мы разбили под Полтавой, а на чемпионате мира еле-еле победу в финале выдрали: шесть – четыре. Нет, брешут наши, не договаривают нам что-то, за свои должности и своё благополучие беспокоятся, чтоб рабочий класс не возбухал».
