– Сильно злой? – спросил он у дежурного, малявки из четвёртого «А».
Тот пожал плечами:
– Не знаю. Хмурый. И ножик твой в руках вертел.
Сашка только вздохнул. Он на минутку задержался перед окном, чтобы полюбоваться на небо, застрявшее в косой сетке проводов-душеловов. Провода были покрыты инеем и по-новогоднему сверкали на солнце. На крайнем справа, тянувшемся от старого кинотеатра к кирпичной пятиэтажке, сидел снегирь: будто капелька крови на струне.
Сашка вздохнул, решил, что тянуть время нет смысла, и, постучавшись, вошёл в учительскую. Евгений Маркыч разговаривал по телефону. Ножик лежал перед ним на столе, и директор рассеянно барабанил по нему пальцами.
– Да. Обязательно! Вы не беспокойтесь, я лично пригляжу. Конечно-конечно… А что говорят врачи? Стабильно тяжёлое? Ну-у-у… – Он прокашлялся и зачем-то поправил очки. – Да, вы правы, правы. Могло быть и хуже. Да, конечно, о чём речь; мы дадим отсрочку, потом заплатите сразу за третью и четвёртую четверть. Я же понимаю… Простите, минуточку…
Он прикрыл трубку ладонью, тяжело взглянул на Сашку.
Тот набрался смелости:
– Евгений Маркыч, честное слово, я не хотел…
Директор только отмахнулся.
– На, – протянул ему трубку.
Сашка непонимающе моргнул.
– Поговори, это твой отец.
– Сына, ты?
Сашка кивнул. В горле пересохло, воздух вдруг сделался необычайно прозрачным, пространство словно раздвинулось, распахнулось, как детская книжка-театр, и каждый звук гремел с невыносимой отчётливостью.
– Что с твоим мобильным? Почему не отвечаешь на звонки?!
– Дома забыл, – выдавил Сашка.
– Ну дома и дома, не суть, – голос у отца стал скупым, сиплым. – Тут с дедушкой несчастье. Он возвращался из кафе, поскользнулся и упал. Хорошо, что рядом был Антон Григорьевич – он вызвал скорую.
– Когда? – почему-то Сашке было очень важно знать это. – Когда?..
– Да вот с полчаса. Ты слушай внимательно, не перебивай. Мы с мамой сейчас в больнице. Я позвонил домой твоему Дениске, ты сегодня ночуешь у них, хорошо? Утром я за тобой приеду. После школы сразу иди туда.
– А вы с мамой?
– А мы тут пока. Дедушке нужна операция. Я ещё вечером позвоню, или сам наберёшь меня от Дениски. Слышишь?
– Слышу.
– Ну всё, давай, будь молодцом, не подведи меня. Мама и так волнуется…
Сашка представлял себе, как волнуется мама. Дедушка для неё был самым главным человеком в жизни, самым дорогим; иногда Сашка даже немного ревновал к нему.
Прозвенел звонок, в коридоре радостно завопили; загрохотали чьи-то каблуки по паркету.
– Ну, – сказал Евгений Маркыч, потирая подбородок большим пальцем, – иди, Турухтун. – Он подвигал губами, вздохнул. – Всякое в жизни случается. Не бойся, всё с дедушкой будет в порядке.
Сашка кивнул. Зашагал к двери на одеревеневших ногах.
– Погоди. – Директор держал ножик на ладони, глядя с недоумением, как будто не мог взять в толк, как тот у него очутился. – Это у тебя откуда?
– Дед подарил.
Евгений Маркыч положил ножик на стол перед собой и, помедлив, толкнул к противоположному краю:
– Чтобы я больше его в школе не видел. Понял?
– Спасибо!
– Понял?
– Понял, Евгений Маркыч!
Следующий урок, алгебру, Сашка кое-как отсидел, классная его не трогала. Наверное, директор сказал.
Сашка все сорок пять минут думал только об одном. Словно больного зуба, он то и дело касался чехла с ножиком и убеждал себя, что это совпадение. Даже по времени не всё сходится. Папа сказал «с полчаса назад» – и почти сразу прозвенел звонок. А ножик Курдин уронил, считай, минуты через две-три после начала.
