Душой уносясь на тысячу ли… - страница 18

Здесь описан город Учэн, однако Бао Чжао вложил в эти строки более глубокий смысл. Конечно, превращенный в груды обломков Берлин выглядел совершенно не так, но насколько похожи чувства, которые испытывали люди! Разве не думали нацистские главари, что будут «править тысячи лет»? И что получилось в итоге? Третий рейх распался, как гнилая тыква, как шелуха фасоли, и теперь на месте процветавшего города лишь обломки стен и «на тысячу ли» поросший бурьяном пустырь. Один немецкий приятель сказал мне, что только на расчистку завалов уйдет лет пятьдесят. Конечно же, у «задумавшихся среди глубокой тишины» немцев разрывалось сердце… Да и сам я, столько лет прожив в Германии и видя все это своими глазами, тоже не мог оставаться равнодушным.

И все же мне пора уезжать.

Настало время мне покинуть Германию.

Настало время уезжать из Гёттингена.

Моя настоящая родина уже машет приветственно своему долго странствовавшему сыну.

Мысли о разлуке и расставании всегда очень грустные. Гёттинген стал для меня второй родиной. Каждый дом, каждая улочка, деревце и даже травинка сроднились со мной за эти десять лет. В печали и радости мы провели вместе почти четыре тысячи дней и ночей. Я полюбил эту землю, и теперь, когда пришла пора прощаться, она стала мне еще ближе и дороже. Здесь нет ни уголка, куда бы я не заходил, ни одного камня, на который не ступала бы моя нога; а сколько дверей лавок и магазинчиков открывались и закрывались для меня! Я знаю в лицо почти каждого прохожего. Высокие гиганты-дубы на древней городской стене, густая трава на Шиллеровском лугу, островерхая, вознесшаяся к облакам башня Бисмарка, оленята, резвящиеся в густом лесу, подснежники, высовывающие головки из-под снега ранней весной, пестрый нарядный узор желтых и красных листьев на окрестных холмах поздней осенью… и так далее, и так далее. Все эти и многие, казалось бы, не связанные друг с другом вещи так или иначе врезались в мое сознание, повлияли на мои чувства и мысли.

Тем более тяжело было расставаться со старинным университетом, с моими уважаемыми учителями. И наконец, но не в последней степени, грустно было прощаться с хозяйкой. Мы прожили под одной крышей десять лет – сколько же это весен и месяцев, дней и ночей! Непросто вычеркнуть из сердца то, что «прежде звал простым и повседневным» (Налань Синдэ, XVII век), когда оно становится недосягаемым, остается лишь слабой тенью в памяти.

И все же я должен уехать. Моя настоящая родина машет мне рукой. Я вдруг вспомнил стихотворение «На Севере» танского поэта Лю Цзао:

Прощай, моя вторая родина – Гёттинген! Прощай, Германия! Когда-то теперь снова смогу вас увидеть?

Шестого октября 1945 года я покинул Гёттинген и на джипе отправился в Швейцарию.

Откуда взялся автомобиль? Это довольно занятная история. Я уже упоминал, что транспортная система Германии была совершенно разрушена, и нам надо было искать машину, чтобы добраться до Швейцарии. Мы с Чжан Вэем подумали об американской армии, некоторые части которой еще оставались в Гёттингене, хотя управление городом уже перешло к англичанам. Мы пришли в военную администрацию (именно так она называлась), где встретились с капитаном Уоткинсом (Watkins), и он очень любезно обещал помочь. Отъезд назначили на шестое октября. Когда этот день наступил, приехала машина с водителем-французом и сопровождающим – майором американской армии, который решил воспользоваться возможностью увидеть Швейцарию. Солдаты и офицеры американской армии имели право ездить туда по личным делам только отслужив определенный срок, так что подобный случай выпадал нечасто. Наш майор не хотел упускать такую оказию.