Душой уносясь на тысячу ли… - страница 7

Вечером мы вернулись в поезд. Собрались все наши иностранные туристы – и старая госпожа, которая просила у нас «кипяточку», и пожилой мужчина, который на станции Маньчжурия советовал мне быть терпеливым. Я спросил этого господина, где же они обедали? Он хитро мне подмигнул и сказал, что я напрасно беспокоюсь, обед у них был замечательный и к тому же недорогой. Увидев мой интерес, он понизил голос и рассказал, что в Харбине им удалось еще и обменять доллары на рубли на черном рынке по курсу, который в десять с лишним раз отличается от официального. В Москве тоже есть места, где можно таким образом продать валюту. Потратили они только восемь долларов, что, согласитесь, весьма экономно.

Только тут до меня дошло, что этот старый хитрец – тертый калач и прекрасно знает все входы и выходы! Как бы то ни было, полвека с лишним спустя черный рынок по-прежнему процветает, и это не может не вызывать глубокого сожаления.

В течение вечера не было никаких объявлений, но среди ночи поезд вдруг тронулся. На другой день мы прибыли на границу СССР и Польши, в место под названием Столбцы – здесь нам надо было пересесть на польский поезд. Столицу Польши Варшаву миновали вечером. Утром на четырнадцатый день пути мы пересекли границу Германии.

Польские пассажиры сильно отличались от русских. Они были дорого и красиво одеты, вели себя оживленно, к тому же довольно хорошо владели иностранными языками: кроме родного польского говорили на русском, иногда – на немецком, были и такие, кто немного владел английским. То есть здесь, в отличие от СССР, где надо было объясняться жестами, мы могли понять любого человека; в вагоне стало шумно и оживленно. Мы, китайцы, явно интересовали поляков, и они начали сумбурно объясняться на немецком и английском. В этой суете мы не заметили, как в вагон вошла очень молодая польская девушка, почти девочка: круглое личико и огромные сияющие глаза, такие чистые и наивные. Она осмотрелась по сторонам, нашла свободное место и смело туда уселась.

Девушка нас очень заинтересовала, и мы тут же попытались заговорить с ней на английском – на удивление, она не только хорошо владела языком, но и совершенно не смущалась и смело отвечала на наши вопросы. Мы спросили, как ее имя. Она ответила, что ее зовут Валя. Это было несколько похоже на «вала» в китайском (шуметь, галдеть). Ехавший с нами Се Цзяцзэ тут же стал громко смеяться и повторять «вала-вала!» без остановки. Девочка не могла понять, что происходит, и, широко раскрыв глаза от удивления, глядела на нашего Се. Мы стали говорить дальше, все оживленнее и оживленнее, и скоро весь вагон смеялся и переговаривался.

Сидевший рядом со мной мужчина средних лет посмотрел на девочку и, обратившись в мою сторону, презрительно скривил губы. Я не мог понять, что вызвало его пренебрежительное отношение к этой девочке, и почувствовал себя так же, как тот монах, про которого говорится в поговорке: «Монах высокий, чжан [7] и два чи, до головы не достать» – то есть прямо-таки терялся в догадках. Девочка и остальные китайские студенты совершенно не обратили внимания на его презрительную ухмылку и продолжали весело болтать. В вагоне стало еще оживленнее, это можно было бы описать словами из старых китайских книг «смешалась обувь разных видов», то есть и мужские сандалии, и женские туфельки – веселый беспорядок, одним словом… Не помню, когда эта девочка вышла из вагона. Листочки ряски на воде то сходятся, то расходятся, чтобы никогда больше не коснуться друг друга… В человеческой жизни такие моменты случаются сплошь и рядом, к чему удивляться обычным вещам. И все-таки случайное касание двух листочков ряски – нашу встречу с этой польской девочкой – я никак не мог забыть и десятилетием позже написал эссе «Валя».