Я люблю Ма, и Ма любит меня. Но ее главная цель – свести на нет психологические микротравмы, которых еще никому не удавалось избежать: такова жизнь. О полноценных травмах речи не идет, Ма тщательно следит за этим. Ее главная задача – «купировать возможные последствия», «выкурить гадость из подсознания, аккуратно снять ее слой за слоем». Чтобы мое будущее оказалось по возможности безоблачным и хорошо прогнозируемым.
Если бы она хотя бы раз в жизни наорала на меня – мне было бы гораздо легче.
Я люблю Папито, и Папито любит меня. Но он почти всегда занят, он слишком много работает, зависает на своих строительных объектах. У него вечные согласования, комиссии, срыв сроков. Иногда мы не видим его круглыми сутками. Так что идея позвонить ему – не самая лучшая, он не приедет. Он только лишний раз расстроится и тут же начнет подбирать варианты выхода из сложившейся ситуации. Самый простой, тот, что лежит на поверхности, – я должна позвонить Ма. И Ма заберет меня, если у нее окажется свободное время.
Мои родители – очень занятые люди. А я – очень одинокий ребенок.
Самый одинокий на свете.
Меня охватывает острый приступ жалости к себе, и рыдания возобновляются с новой силой.
– Детёныш!..
Кто это сказал?
– Детёныш? Эй?
Изабо.
Она осторожно отодвигает мою сумку и кладет ее рядом, на сиденье Локо. А потом – так же осторожно – обнимает меня за плечи.
– Успокойся, пожалуйста. Всё забыли, да?
Ее волосы касаются моего лица, и это похоже на пробуждение после долгого сна. Когда солнечный луч скользит по щеке – ласково и нежно. Ее глаза вглядываются в Анечко-деточко, не такие уж они непроницаемые. Или это я уже привыкла к темноте, обжилась в ней?
Так и есть.
Теперь я ясно вижу, что скрывала темнота: всё, что я люблю. Новогодняя елка, новогодний снег, такой белый, что даже синий… Кипы сухих осенних листьев, которые так замечательно подбрасывать вверх; отражение фар на мокром от дождя асфальте, пустые трамваи, пироженко «графские развалины» и много кока-колы, и много-много пазлов, и кормить белок, и ехать куда-нибудь в машине, и самолеты, и «куриные боги», и нырять с открытыми глазами, и сидеть в киношке в З-D очках. И треск бумаги, когда разворачиваешь подарки, и свечи на деньрожденческом торте – их обязательно нужно задуть с первого раза. И чтобы в наушниках орала музыка.
Где-то там, в дружелюбной темноте, между «куриными богами» и «сидеть в киношке», спрятано мое сердце.
Я не буду его искать.
Пусть оно там и останется – навсегда.
Слабо понимая, что происходит, я обвиваю Изабо руками и вжимаюсь лбом в ее куртку. Я все еще плачу, но это – сладкие слезы.
– Детёныш, – шепчет Изабо мне в макушку. – Детёныш…
Наверное, это и есть мое настоящее имя. Оно всегда было со мной, еще до рождения. Не то, что Анюта (как называют меня предки), не то, что Анечко-деточко (как я называю себя сама). Анька, Нютик, Нюсипусик, а есть еще строгое Анна, неподъёмное, как мешок с цементом. Мешок с цементом прислала Ба, Нюсипусик – вечный привет от Котовщиковой, для всех остальных я – Анька. И только вечный враг Старостин зовет меня по фамилии.
Но на самом деле я – Детёныш, всё оказалось так просто!
Изабо не торопится отнимать мои руки, наоборот, еще крепче прижимает меня к себе. Неизвестно, сколько времени длится это объятие: может быть, час, а может – минуту. Но время не имеет никакого значения. Ничто не имеет значения с тех пор, как Изабо украла мое сердце.
