– Вы не понимаете! А ещё учёный и философ! – горячился Док Клизма, впервые за три с чем-то месяца наслаждаясь избытком табака и кофе с сухариками и печеньем. – Скипидара там не остаётся! Это же зелье! И я тоже знаю шутки про скипидарную клизму, но такое делать нельзя, всё будет сожжено. И вообще скипидар не для этого.
Я чуть не спалился разболтать, что помнится в Хаосе один вальяжный слоняра стал очень бодрым, один за другим повергая рекорды скорости и дальности для своей расы. Ну ладно. Целительный смех полезен. Только снаружи в окно лезли солдаты, выясняя, что случилось с тюрьмой. Ничего! Работают ланийцы!
Потом я всё-таки запоминал очень интересные рецепты Дока Клизмы. И зелья можно употреблять не только через задницу. Я сказал ему, что если изменит подход, и наступит на горло собственной песне, то будет иметь шанс на успех. Док сначала возмущался, потом сокрушался, а затем всё-таки смирился и согласился. Бегал перевозбуждённо по скудно освещённой камере и попробовал превратить стены в научный трактат. Я купил ему бумаги и чернил, и арендовал ярко освещающую только кружок на столе волшебную настольную лампу.
И под скрип пера я смотрел в окошко на звёзды со своей койки второго яруса над лежанкой дока. Лучшее место! Окно рядом, свежий воздух, видно кусочек неба. Да и пофиг мне на этажи. И я улыбался, слегка жалея, что Йонко отпустили. Девицы мне не хватает. Но он в полном отказе. И не проверишь пока не… ну совсем типа того… Но вот если окажется, что он не врёт?! Это будет скандал! И позор! Да уж, и смех и грех. И ведь фиг проверишь, не устроив вселенский скандал! Только великий маг-модификатор сможет однозначно сказать. Но Ланочка точняк описается от смеха, если я ей приволоку… подозреваемого на девицу! Великий Ловелас, ха!
Ну а если серьёзнее, ни Лана, и никто их нас не слышал про этих дракаров. И Лана уверена, что только драконихи и вампиретты становятся совсем половозрелыми, в смысле беременности, в 20 лет. Остальные одинаково. В 13 примерно. Это не значит, что надо сразу рожать, но так оно обстоит. Про 40 лет не было и речи. Но абсолютно только то, что нет ничего абсолютного! И не мне, невозможному Иному, спорить с этим! Видевшему даже разумных амёб! Да столько невозможного видевшему…
На следующий день, вопреки ожиданию, меня не выпустили. Всех дел было – побриться выданной тюремщиками бритвой. И я начал бегать по стенам, фигурально выражаясь! Нет, это невозможно! Сидеть в каменном мешке! Убивать время бессмысленной и беспощадной игрой в карты – оставшиеся от висельников, которые уже не украшали пейзаж за окном – мне нахрен не улыбалось.
Везёт сокамерникам! Аграрий и подмастерье драили по второму и третьему кругу камеру, отрабатывая усиленный пансион, кофе и чай, обилие табака, простыни и человеческое отношение. Боролись работой со скукой. Слушали умную, ха, мою болтовню и заумное бормотание Дока. Высчитывали на пальцах, когда их выпнут, и приставали к тюремщикам и ко мне с требованиями подтвердить их выкладки.
Док Клизма марал бумагу своей новой диссертацией, и после освобождения от ухода за парашей и принятия моих идей, ему вообще стало пофиг, где он находится. Но натуру не обманешь, как и навыки наблюдения за сортиром, и он начал присматриваться ко мне и спрашивать, а почему я, как он выражался, не хожу по большому!
Не хватало спалиться на дерьме в прямом смысле. И я честно проторчал в сортирном закутке, умываясь под струйкой воды – а типа душ я и без этого раза три принял – надеясь, что тюремщикам нафиг не улыбается подсматривать за такими делами. А собсно как пользоваться не пространственным карманом в кишках, а тем, чем все, я тупо забыл! Да и в неволчьем обличье почти и не знал! А пространственный карман надо заранее отключить мысленным приказом, потом ждать…
