Два шпиля - страница 19

Старуха ощерила в улыбке редкие кривые зубы.

– Рабыню, отказавшуюся от чести ублажать воинов-каракчаев не убивают. Зачем? У нас в степи есть муравейники, высотой в рост человека, и по тропам к ним и от них огненно-красные насекомые движутся потоками, шириною в ладонь. Тебя голую привяжут на муравьиной тропе к вбитым в землю колышкам с раздвинутыми ногами, а причинное место смажут мёдом… Очень быстро все строптивицы приходят к выводу, что ласки наших мужчин будут куда приятнее поцелуев муравьёв.

Дрожь сотрясла тело матери, но ни лицо её, ни голос не изменились.

– Что ж – в конце концов, муравьи меня убьют – и всё закончиться. Но подстилкой для ваших воинов я не буду.

Чагаз некоторое время молчала, наклонившись вперёд. Её темное, изборождённое морщинами лицо почти касалось Сафы. Дели казалось, что жёсткие седые патлы старухи шевелятся, как щупальца, и тянутся, желая вцепиться в шелковистые волосы матери. Затем чагаз выпрямилась, звякнув многочисленными медными и латунными медальонами, и вздохнула.

– Я вижу… ты действительно готова умереть даже столь страшной смертью. В тебе есть мужество… но что ты скажешь, когда на муравьиной тропе вместо тебя окажется твоя дочь?!

И тогда впервые за всё ужасное время слёзы наполнили глаза матери и беззвучно покатились вниз мимо застывших губ…

Вместе с дюжиной других девочек-рабынь Дели под присмотром старших невольниц обучалась нехитрым обязанностям – мыть и драить медные и бронзовые котлы, миски и блюда, готовить, шить, вязать, чинить одежду и обувь. Сафа, постоянно занятая тяжким трудом, каждый день находила хоть минутку, чтобы приласкать дочку, одарить частицей материнского тепла. Силу её любви Дели ощущала, как незримое присутствие самой матери, даже когда её не было рядом. Это помогало девочке пережить столь разительные перемены в жизни. К счастью, она обладала отличным здоровьем, и тяготы кочевой жизни в сочетании с непривычным физическим трудом не сказались отрицательно на её организме. От природы любознательная и увлекающаяся, Дели с интересом впитывала новизну обстановки и, спустя некоторое время смогла даже полюбить эту землю – с зелёными волнами перекатывающегося под ветром ковыля, молочными туманами, заливающими сонные берега утренних рек, тысяченогим топотом табунов и резкими криками орлов, точками висящих в солнечных небесах… Но она не могла простить ни Гири-Сейкалу, ни мужчинам-степнякам того, что они делали с её матерью.

– Не смотри! – резко приказывала Сафа всякий раз, когда очередной кочевник уводил её в угол юрты, символично отгороженный плетёной из полосок кожи занавеской. Но девочка, до крови прикусив губу, каждый раз украдкой упрямо продолжала глядеть, как ритмично движется голова матери над бёдрами мужчин, часто лишь приспускающих пропахшие лошадиным потом штаны, как степняки грубыми лапами мнут нежную грудь и упругие полушария ягодиц, впиваются в волосы, переворачивая покорное тело то так, то эдак. Хриплое мужское сопение и удовлетворённое хрюканье стали для Дели самым отвратительным, что могло быть в этом мире. Мать, возвращаясь из угла, не подавала никакого виду, что только что с ней случилось что-то плохое – но Дели явственно ощущала, как каждый раз в ней умирает частица души…

– Роктар, посмотри!

Ария держала в руках веточку, на конце которой медленно шевелился огромный жук. Роктар подошёл, и они, прижавшись плечами, некоторое время рассматривали насекомое, напоминающее бронзовое украшение. Впрочем, внимание Роктара почти сразу переключилось на исходящее от Арии тепло. Он поймал себя на мысли, как ему хочется обнять её и прижать к себе плотнее. Ещё год назад он бы сделал это, не задумываясь, но сейчас…