Иллюзий по этому поводу она давно не питала. Бежать из кочевого рабства не удавалось практически никому. Уже с восходом солнца собаки увлекали за собой погоню, каждый всадник которой имел две, а то и три лошади на смену – это лишало шансов даже того, кому улыбнулась бы невероятная удача угнать лошадь, а уж пешего настигали ещё до обеда. Да и каковы шансы у одиночки, не знающего степи, даже если допустить, что его не обнаружат? Либо напорется на разъезд другого племени и сменит одно рабство на другое, либо попадётся безжалостным отступникам-волючам, люто ненавидимым всеми племенами степи, и погибнет страшной смертью. Да и так опасностей в степи хватает: жаркое солнце, злой ветер, внезапные смерчи и невероятно жестокие грозы, редко попадающиеся озёра и ручьи – всё играет против беглеца, не имеющего припасов и не защищённого от непогоды. А ещё – стремительные гепарды, лютые степные кошаки, скрывающиеся в кронах деревьев леопарды, дикие стада лошадей и степных быков со свирепыми самцами-вожаками… И волки. Волки – опаснее всего. Весной и в начале лета, конечно, их стаи немногочисленны и редки – поджарые рыже-серые хищники разбредаются парами и выводят потомство в лесистых балках и буераках. Пик свирепости припадает на осень-зиму, когда ночной мороз превращает остатки желтеющих трав в хрусткие колючки, а ветер гонит над землёй россыпи льдистого снега. Тогда пищи мало всем – и травоедам, и хищникам, а волки сбиваются в громадные стаи, вой которых холодными ночами леденит сердце даже в становище у костра, а уж одиночке в открытой степи…
Кочевникам защищаться от волков помогали собаки – издревле выведенная порода степных волкодавов, мощных, бурых, с густой шерстью и огромными клыками. Ещё в щенячьем возрасте им обрезали уши и хвост, чтобы не было возможности вцепиться одному волку и сковать движения, давая атаковать остальным. Каждый волкодав стоил в схватке двух, а то и трёх волков степи, не отличающихся массивным телосложением в отличии от своих лесных собратьев.
Дели знала, что бежать невозможно. Шесть лет, прожитых в рабстве, – достаточный срок для того, чтобы обдумать, всё более взросло и взвешенно. Бесполезно… Но сейчас ей заново начало казаться, что она способна решиться на безумно отчаянное бегство, и причиной этому стал недавний разговор.
– Ты выросла, девочка моя. – Сафа расчёсывала костяным гребнём длинные густые волосы дочери, и в темноте юрты сухо пощёлкивали голубоватые искорки. – Скоро у тебя начнутся женские крови. Это будет означать, что ты – взрослая. Ты знаешь, что это значит для рабыни…
Дели напряглась, закусив губу. О да, она это отлично знала. Слишком многие степняки – от безусых юнцов до зрелых воинов – в последнее время откровенно облизывались на её точёную фигурку, расцветающей женственности которой не могла скрыть даже грубая одежда.
– Тебе известны законы степняков. – продолжала Сафа; сдавленный голос выдавал внутреннее сопротивление, которое она преодолевала, ведя с дочерью этот разговор. – Рабы являются собственностью всего племени… и каждый улькулл имеет право использовать их по своему усмотрению, не нанося незаслуженного вреда. Но это правило общей собственности имеет исключения…
И это Дели знала очень хорошо. Вот уже четыре года её мать по ночам принимала лишь одного мужчину, старшего сына вождя племени. Ну, иногда, правда, он разрешал пользоваться ею своим друзьям…
