Карецкий жестом указал на стул, стоящий боком к его рабочему столу. Этика следователя требует ко всем участникам уголовного процесса обращение строго на «Вы», но его язык сам, вопреки сигналам мозга, выбрал такую тактику общения. Возможно, это было сделано интуитивно и с целью снять внутренние зажимы и убрать страх у этого юного создания при общении с представителем власти. Да и для более доверительного общения этот метод подходил как нельзя лучше.
– Спасибо, Вы можете идти, – обратился Карецкий к постовому, продолжавшего всё это время неподвижно стоять на пороге и откровенно пялиться на безупречную пятую точку задержанной. Тот вздрогнул, поморгал глазами, пытаясь снять с себя наваждение и прикрыл дверь снаружи. Затем из коридора послышались удаляющиеся шаги.
Кабинет стал медленно наполняться ароматом её лёгкого весеннего парфюма. «Не успела обуться, но успела надушиться», – промелькнула в его голове мысль, которая вызвала у него лёгкую улыбку. Повисла неловкая пауза. Он словно утратил контроль над собой и не знал с чего начать. Внезапно до него дошло, что весь его мозг устремил всю свою энергию на выработку плана помощи этой девочке. Но он себя одернул и, наконец, собравшись, внезапно охрипшим голосом произнёс:
– Итак, меня зовут Вениамин Сергеевич Карецкий. Представьтесь пожалуйста.
– Белинская Полина Андреевна, – ответила она тихо и вновь шмыгнула носом, уставив взгляд на свои кисти рук, которые пыталась втянуть в растянутые рукава вязанного голубого свитера.
– Простите, я слегка простудилась, – вновь еле слышно, чуть с хрипотцой в голосе проговорила она и провела торчащим из-под куртки рукавом кофты под своим носом. – Не заразить бы Вас.
– Как же так ты умудрилась летом простудиться? – спросил он, абсолютно без фальши в голосе, вкладывая в свой вопрос искреннюю заботу и беспокойство. Она ничего не ответила, лишь подозрительно посмотрела на него и поёжилась, от пробежавшего внезапно озноба. В эту секунду ему по-отечески захотелось просто обнять её, прижать к себе и сказать: «Всё будет хорошо, не переживай». Но, взяв себя в руки, он вышел из-за стола и включил электрический чайник, стоящий на маленьком деревянном столике в углу кабинета. Он смотрел на её спину и заметил, что она вся дрожит. «Видать действительно простудилась», – подумал он про себя, взял бушлат, который лежал на диване, свёрнутый им в виде подушки, расправил и накинул ей на плечи. Она вздрогнула, обернулась и пристально посмотрела ему в глаза.
– Не надо.
Полина привстала со стула, чтобы скинуть бушлат.
– Оставь, – твёрдо сказал Карецкий и положил свою руку ей на плечо, после чего вернулся за своё рабочее место.
– Спасибо, – еле слышно ответила она и плотнее укуталась в него. – Меня закроют?
– Да, – не пытаясь смягчить удар, ответил он. – На двое суток точно, а там будет видно. Всё будет зависеть от того, как ты будешь себя вести и что рассказывать.
– Спрашивайте. Отвечу – как есть, но Вы пожалуйста, запишите в протокол как нужно Вам, я не хочу доставлять проблем.
Он положил шариковую ручку на стол, которую до этого вертел в руках и твёрдо, но как можно спокойнее проговорил:
– Значит так, уважаемая! – От нарастающего в нём гнева, он внезапно перешёл на «Вы». – Если Вы ещё не поняли, где оказались и что за это Вам грозит, объясняю: сейчас Вы будете задержаны за кражу имущества, принадлежащего гражданке Голощенковой. Я не знаю, какие у вас там с ней отношения и что произошло на самом деле, но ближайшие сорок восемь часов Вы проведёте здесь в отделе в камере изолятора временного содержания, а в просторечье «ИВС». Мне не нужно записывать то, что нужно мне. Я хочу услышать, как всё было на самом деле, и Вы мне сейчас это расскажете. Дальше я сам решу, что писать в протокол, а что нет. Вам это понятно?
