Маме все-таки понадобилась операция в платной клинике. Они хотели продать свою хрущевку так, чтобы для Бориса можно было купить хоть какую-нибудь однокомнатную, но времени на такие комбинации, как он понимал (пусть родители и не признавались) уже не было. Борис сказал, чтобы они не думали рисковать, продадим по низкой цене, быстрее лишь бы. А всё, что останется после уплаты за операцию… они найдут как распорядиться, словом.
Итак, по стечению обстоятельств Борису на родине не осталось места, что при желании можно понять как метафору. Тут как раз счастливо пришла бумага из Германии. (Они с Инной в свое время подавали документы, так, на всякий случай.)
После продажи родительской хрущевки и до отъезда попробовал жить у женщины, но пришлось переехать к своему дяде. Чего он ждал от Дрездена? В общем-то, ничего.
Борис получал свою долю от аренды их замечательной недвижимости, Инна свою. И всё хорошо, кроме падения цены за съем и простоев в начале кризиса. Их квартира была нужна руководству открывавшихся в N-ске представительств всевозможных компаний, а тут как раз всё начало закрываться. Квартирой заведовала жена дяди Наума Ольга за небольшой, чисто символический (потому как родственница) процент. Если бы зависело от самого дяди, для Бориса и Инны всё было б вообще бесплатно. Но к тому времени от Наума мало уже что зависело.
Год назад Инна потребовала продать квартиру. Это был удар. Борис доказывал, что уже лет через пять их квартира будет вдвое дороже, но Инна жила сегодняшним днем. А у него рушились все его планы на старость. Рента до пенсии и счастливая жизнь на вырученное от продажи квартиры после… Борис боролся, «пробивался к ее здравому смыслу», негодовал, чуть инфаркт не получил на этом.
– Ты отдаешь себе отчет, что продажа затянется, а квартира тем временем будет стоять.
– Понимаю, конечно, что совершаю преступление перед отечественной словесностью, – цедит Инна, – ведь ты не сумеешь теперь издавать свою нетленку.
А продажа действительно затянулась. Первые полгода даже просмотров не было. Слишком дорого это для N-ска, видимо. Инна их всех издергала: и Бориса, и Ольгу, подозревала, что они по сговору пытаются всё сорвать. Её напор натыкался на сжатые скулы Ольгиной деревенской сдержанности, а у Бориса выдержки не хватало, орал ей в трубку: «Тогда езжай в N-ск и продавай сама!»
Инна требовала снизить цену, но тут уже Борис уперся. Всё это было муторно, склизко, немилосердно затянуто, и он чувствовал себя бездарным и старым.
И вот наконец-то! Неужели весь этот кошмар в ближайшее время закончится? Он забудет этот год, это свое ощущение скисшей, створоженной крови. Забудет Инну. Что еще хорошо бы забыть по итогам такой эпопеи? Он позвонил Инне, сказал, что едет, пусть готовит доверенность на право продажи. Инна счастлива.
Уже через пару дней перезвонила. «Знаешь, Илюша как раз заканчивает колледж, и было бы хорошо…» – далее следовали общие рассуждения и множественные упреки, из которых он понял, что хорошо было бы, если он какую-то часть из вырученных им от продажи денег подарит Илюше, «дабы дать ему старт». Кстати, это в любом случае справедливо, так как его доля гораздо больше, чем у нее. К тому же, он «так виноват перед сыном, пусть деньгами, конечно же, этого не исправить».
Если бы он владел квартирой один, то вполне себе мог не охранять сейчас Дрезденский супермаркет. Мало того, что она испортила ему половину жизни, хочет испортить вторую… Бог с ним с прошлым, но так обкорнать его будущее! Но не убивать же ее, в самом деле. Тем более, что это весьма проблематично, по причине географической удаленности.
