Вы бы видели этих птиц, на все лады щелкающих и выдающих дивные трели в зарослях орешника! А разноцветные рыбешки, выпрыгивающие из воды?! А какое блаженство впитывать в себя всю эту первозданную красоту мира, шлепать босыми ногами вдоль берега, оставляя за собой цепочку следов, и собирать ракушки.
Но увы, всегда наступает момент, когда, кроме еды, ни о чем больше не думается.
– Пойдем в лес за папайей, – предложила я.
– А может, наловим рыбы и креветок? Сытнее, – попыталась притормозить меня подруга.
– А кто потом будет ее чистить? – сердито буркнула я. – Опять я?
– Ну не люблю я с кишками и чешуей возиться. Я ж все-таки ученый, а не кухарка, – запальчиво проговорила Ташка, оправдывая свои капризы.
– А я, значит, кухарка? Нет, уж. Почапали за дыней. А там, может, еще и бананов нарвем.
– Слушай, а давай, разделение труда сделаем. Сегодня я рыбачка, а ты – шеф-повар. У тебя все равно готовка лучше получается, чем у меня. Ты иди позагорай на пляже или искупнись. А я нам рыбки на обед наловлю.
– А чего ее ловить-то? Когда она сама к тебе в сачок заплывает, – заупрямилась я и, сунув ноги в сланцы, двинулась по утоптанной уже тропинке в лес, вскинув рюкзак на плечо.
Папайя растет низко. Увесистые желтые плоды ее висят гроздьями. Можно протянуть руку и легко сорвать его. По вкусу папайя сочная и сладкая, как дыня. Чтобы не тащить на себе слишком много, мы разрезали и поели ее прямо на месте. А потом Натаха нашла высокое дерево гуавы, усыпанное густо малиновыми, похожими на бугристые яблоки, фруктами. Она забралась повыше и стала набирать их в пластиковый пакет, чтобы потом осторожно, дабы не повредить, спустить их мне. Рядом с ней порхала, попискивая, Эбони. Она тоже налопалась гуавы, которую я ей мелко накрошила.
И тут раздался шорох… Но мы, будучи абсолютно непугаными ланями, не придали ему никакого значения.
Внезапно прозвучал пронзительный боевой клич и из пальмовой рощи выбежали пятеро, таких же полуголых, как и мы, смуглых дикаря с дубинками. Ташка чуть не упала с дерева от неожиданности. Они смахивали на древних индейцев из-за перьев на голове. Их шеи были украшены ожерельями из клыков. На поясах болтались кости каких-то животных. А в набедренной повязке узнавались обрывки обтрепанных тканей, оставшиеся от цивилизованного мира. Но все эти детали я припомнила уже позднее. А в тот момент я буквально остолбенела и так растерялась, когда два бородатых туземца наставили на меня деревянные копья. В голове пронеслась жуткая картина: я получаю по голове дубиной, и меня волокут в пещеру…
Оставшиеся питекантропы окружили дерево, на котором сидела Наташка. Гортанно-угрожающе они что-то выкрикивали ей, вероятно, призывая ее спуститься. Таша, естественно, этот приказ выполнить не спешила. Тогда один из дикарей пихнул ствол дерева, оно покачнулось.
– Хорошо, хорошо! – согласилась Натаха, надеясь, что примирительный испуганный тон, усыпит их бдительность, и начала спускаться.
Где-то на полпути, когда было уже не так высоко, она сделала то, чего дикари точно не ожидали – бросила вниз дымовую бомбу, которая по счастью была прикреплена у нее на поясе.
Сразу же вслед за оглушительным хлопком, окружающее пространство заволоклось клубами плотного и очень едкого красного дыма. Глаза защипало. На расстоянии примерно пяти метров ничего не стало видно. Наташка спрыгнула вниз, чуть не сбив меня с ног, схватила за руку, и мы рванули, что есть мочи, вперед, расталкивая какие-то преграждавшие нам путь тела и, прикрывая слезящиеся глаза ладонями. Позади себя мы еще долго слышали их испуганные вопли. Я рада, что не забыла подхватить свою сумку с оставшимися бомбами, и не чуя под собой ног, неслась вслед за подругой.
