Лика
— А где Громов был весь прошлый год? — этот вопрос настолько резко всплывает в моей голове, что я даже не понимаю, как озвучиваю его.
— Вроде за бугром учился по обмену. То ли в Америке, то ли в Канаде… не помню, — отмахивается от меня Настя, не переставая гипнотизировать конспект по экономике.
— Ясно, — вздыхаю я, потирая глаза у переносицы.
Чёрт! Как же непривычно и неудобно. Пришлось сегодня надевать линзы. Спасибо Громову.
Подперев затылком стекло, бросаю взгляд на время в телефоне. И вздыхаю опять. Сидеть нам в коридоре ещё полчаса точно. В связи с внезапно нагрянувшей в вуз проверкой, третью пару отменили. И теперь у нашей группы полуторачасовое окно до следующего занятия. Все разбрелись кто куда, а я и Настя нашли укромное местечко для наших пятых точек на подоконнике в конце коридора второго этажа.
— А чего ты вдруг интересуешься? — Семёнова отвлекается от конспекта и подозрительно прищуривается.
— Просто, — как можно равнодушнее веду плечами.
Правда, мои щёки моментально багровеют. Я бы, может, и хотела отрицать своё любопытство по поводу Марка Громова, если бы оно не нарастало во мне с каждым присланным им сообщением.
И пока не могу даже понять. Меня раздражает такая настойчивость? Или уже забавляет? Но вот Плюш реально классный. Оказывается, у Марка есть кот. Вчера я проигнорировала все сообщения Громова. Даже его селфи с моими очками. Но каюсь. Не смогла остаться равнодушной при виде фото огромного белоснежного британца с апельсиновыми глазами, греющегося на солнышке.
Я ответила Марку смайликом с сердечками вместо глаз. А следом мне прилетело сообщение с адресом и подпись:
«Приезжай. Потискаешь моего котика».
И я не удержалась. Нет, я не поехала тискать кота, просто ещё раз отправила ответ Марку, но уже буквами:
«Звучит как-то пошло».
Номер с пятью восьмёрками: «Какое пошло? Плюш кастрированный».
А вдогонку ещё одно сообщение от этого же абонента: «Зато я — нет».
Это была самая отвратительная «шутка», которую мне за восемнадцать лет пришлось услышать, но... В общем, я не знаю… Вряд ли информация о некастрированном Марке заставила меня отвечать ему и дальше. Какого-то чёрта мы переписывались с ним часов до трёх ночи. Обо всём и ни о чём. Об универе, фильмах, музыке…
Громов оказался ещё той болтушкой. Иногда мне приходилось глушить подступающие порывы смеха, уткнувшись носом в подушку, чтобы не разбудить девочек в комнате. А также выяснилось, Марк ненавидит зелёный чай, шоколад и в совершенстве знает французский. И, к моему удивлению, речь шла не о поцелуе. Он клятвенно заверял, что Цветаева на французском языке — «ваще не проблема».
«Спокойной ночи, Лика. Еcoute ton coeur…»
Пришлось лезть в гугл.
«...Слушай своё сердце…»
А моё сердце непривычно тянуло и давило где-то под рёбрами, пока я пыталась найти сон на подушке.
Правда, на первой паре мне вдруг стало стыдно. И за полотно из тысячи ночных сообщений и за то, что на присланном с утра фото с котом я смотрела уже не на кота… Обнажённый торс Марка оказался рельефным холстом для татуировок. Вензельная надпись на одной стороне рёбер, какое-то когтистое животное — на другой, и ещё несколько абстрактных тату на накачанной груди и крепких плечах. Их рассматривать я уже не смогла. По моей коже пополз такой жар, что пришлось расстегнуть дополнительную пуговицу рубашки, пуская воздух под шифоновую ткань.
