Мария Фёдоровна вышла во двор и, увидев Рутенберга, подбежала к нему.
– Дорогой «брат», я так рада! – воскликнула она. – Мы с Алексеем Максимовичем так хотели, чтобы ты приехал. Мы тебя любим.
– У меня сейчас не самый радостный период жизни, «сестра». Центральный Комитет отвергает все мои доводы и не желает взять ответственность на себя за убийство Гапона. Просто не с кем разговаривать. Настроение хуже некуда.
– Василий Фёдорович, уверяю тебя, «Всё проходит и это пройдёт» – так было написано на кольце царя Соломона, – попытался успокоить его Горький. – Пойдём, я покажу тебе твою комнату. Поживёшь пока у нас.
Это была одна из комнат для гостей, которых приглашало семейство Сеттани, владелец виллы, когда оно прибывало сюда отдохнуть. Рутенберг даже про себя усмехнулся, увидев двуспальную кровать: это так расходилось с его душевным дискомфортом, не допускавшим сейчас никаких романтических переживаний. Но добротная мебель, стол и кресла, тишина и пейзаж за окном не могли не понравиться ему.
– Спасибо, Алексей Максимович. Замечательная комната.
– Ну, прекрасно. Располагайся. Ждём тебя к ужину.
– Когда?
– В семь – половине восьмого.
– Хорошо, я буду.
Горький вышел и дверь, едва скрипнув, закрылась за ним. Времени было вполне достаточно, чтобы разложить и развесить вещи в шкафу, принять душ, и даже немного поваляться в постели в халате и отдохнуть. К назначенному времени он вышел из комнаты в твидовом костюме и направился в столовую, ведомый звуками голосов. Там за большим столом собралось уже несколько незнакомых ему людей. Он приветствовал присутствующих и сел возле хозяйки.
– Познакомьтесь, друзья, – с приятной улыбкой сказала Мария Фёдоровна. – Мой двоюродный брат Василий Фёдорович. Он прибыл к нам сегодня из Парижа.
– Этот человек – тайна, которую нам предстоит ещё раскрыть, – интригующе дополнил Горький.
– Леонид Николаевич, – представился красивый мужчина с тонкими чертами лица. Рутенберг кивнул ему в ответ и с интересом стал его рассматривать, пока бойкая официантка накладывала ему в тарелку приятно пахнущую пасту с грибами и пармезаном. Длинные чёрные волосы, открывающие высокий чистый лоб, аккуратная бородка и усы, прямой нос, карие глаза говорили о благородном происхождении и воспитании.
– Тебе, Василий, легко будет запомнить его фамилию, – заявила Мария Фёдоровна. – Андреев, талантливый писатель.
– Я читал Ваш рассказ, если не ошибаюсь, он называется «Жили-были», – вспомнил Рутенберг. – И ещё один, «Губернатор». Мне понравилась их экспрессия и красочность.
– А Вы, Василий Фёдорович, очень наблюдательны, – произнёс Андреев. – Писатель живёт, как пчела. Она летает по полю или саду и собирает пыльцу и нектар, и из них делает мёд. Так и я, ищу интересных мне людей, нахожу в них то, что может стать предметом литературного анализа и творчества.
– Я понял Вас, Леонид Николаевич. Вы ждёте от меня истории, которая может захватить читателя. Меня соблазняет сейчас лишь то, что мой сюжет даст мне возможность стать скромным участником истории русской литературы.
– Очень точно заметили, – сказал писатель. – Буду Вам очень признателен.
– Я ценю талант моего друга, но смею предупредить – у него богатая фантазия, – попытался вразумить Рутенберга хозяин. – Леонид приехал сюда с замыслом книги, которую он обещал моему издательству.
Максим Горький уже давно заметил молодого автора Андреева. Его необычный стиль привлекал своей новизной и яркостью красок и образов. А в декабре умирает от послеродовой горячки жена Леонида, и гостеприимный и добросердечный Горький приглашает друга погостить и поработать в тиши у него на Капри.
