Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2 - страница 2



Зато на нашем столике снова водка появилась, да в таком количестве, что… Откуда она взялась, я не знаю. Кто-то из наших принёс, наверное. Мы глушили её без остановки. Что удивительно, почти никто не пьянел. Вадим только достаточно быстро сломался, но мы с Виктором его до койки дотащили, а затем опять в музсалон вернулись и пить продолжили. Я ведь имел такую особенность, что практически совсем не пьянел. Ноги могли отказать, желудок, но голова всегда работать продолжала. Вот и тут: мы глушили её, проклятую, а я то над Димиными рассказами размышлял, а то и над тем, что со мной в Риме происходило. О своих видениях думал. И вдруг в моём мозгу как щёлкнуло что. Первый раз мне что-то казаться стало, когда я Пьету впервые вживую увидел. Но ведь тогда на меня только чужие эмоции подействовали – горе материнское о потерянном ребёнке с некоторой примесью опять же материнской гордости за сына, который не сдался, а все муки вытерпел, после чего от них же и скончался.

Тогда никого из наших рядом со мной не было и на меня только гений Микеланджело повлиять мог. А вот в двух других случаях рядом со мной Дима находился. Так не он ли на меня так воздействовал? Я о гипнозе только читал, ни разу на сеансах гипнотизёров не бывал и как выглядит человек под гипнозом, ни разу не видел. Хотя, судя по описанному в литературе, то, что со мной происходило, похоже на гипноз, и даже очень. Так, может, Дима обладает этой способностью – вводить в гипнотическое состояние людей, склонных к этому. Склонен ли я, не знаю. Никогда до того не пробовал. Но уж больно всё сходится. Я сам никакими подробностями о казни Иисуса не интересовался. Слышал, конечно, что его распяли, но как там дело происходило, не знал. А тут такая чёткая картинка, я ведь всё как будто своими собственными глазами видел и собственными ушами слышал. Дело дошло до того, что там на каком-то тарабарском наречии изъяснялись, а я всё понимал. Но ведь это противоречит абсолютно всему. Явно на меня Дима гипнотически воздействовал и мне всё, что ему надо было, внушил.

Я даже вздохнул с облегчением и снова к стакану потянулся. Водку пил, а сам думал: «Какой же я легковерный дурачок. Надо же как меня этот Дима облапошил». И всё в таком же духе. Потом вспомнил, что у меня в чемодане маленьком коробка с подарком Петра лежит – копией Пьеты, его женой сделанной. Я и сорвался в каюту.

Заглянул – профессора нет, только Вадим на полке как был в одежде, так и лежит. С себя одеяло на пол сбросил и спит. Ну, я его накрыл прежде всего, а затем в чемодан залез. Коробку открыл и на столик откидной скульптуру осторожно поставил, а рукой придерживаю, чтобы в случае чего её тут же в коробку назад засунуть. В случае чего – это я так закамуфлировал возможное начало эмоционального воздействия на меня со стороны скульптуры. Ведь первый раз это именно тогда произошло, когда я коробку открыл и Пьету оттуда достал.

Вот и в тот вечер я её на стол поставил, а рукой вцепился и никак пальцы разжать не мог. Пришлось даже другую руку для этого привлечь. Пальцы отцепил, а у меня сразу же голова кругом пошла. Ну, я испугался, Пьету вновь схватил и назад в коробку засунул. Посидел, отдышался чуток, решил потом, на трезвую голову ещё раз попробовать, коробку в чемодан убрал и в музсалон вернулся. Там всё по-прежнему было: девчонки втроём с Виктором сидели, за стаканы держались. Меня увидели – обрадовались, с полстакана плеснули и выпили дружно.