Она, пошатываясь, встала с влажной скамейки. Животу и ногам сразу стало холодно.
– Проводить?
Какой же противно самодовольный у него голос!
Она, не глядя, отмахнулась. Босиком добрела до подъезда, держась за перила, поднялась на свой этаж, вошла в квартиру и без сил упала на диван. Не получалось ни сдвинуться, ни уснуть. Из-за стены отчётливо доносилось стариковское кряхтение. В другом конце комнаты часы пульсировали со странными звуками. Включался и замирал холодильник. Тело болело. На душе стало совсем пусто. Так и пролежала с закрытыми глазами…
В три часа дня явилась подруга Нина. Не разуваясь, она энергично прошлась по комнате, выглянула с кухни во двор и присела к столу выпить чаю. Пачка печенья была у неё с собой. Таня чувствовала, что подруга настроилась выслушать про их разлад с Вадимом, но сегодня она не могла об этом говорить. Надо было либо делиться всем, как на исповеди, либо не заговаривать вовсе.
Нина, понятное дело, удивилась её молчанию о главном, но постаралась не подать виду. Перевела разговор на свою работу – она не первый год была кинологом в питомнике. С собаками Нина вела себя требовательно, а с людьми деликатно. Окончательно поняв, что откровенного разговора сегодня точно не случится, она двумя глотками допила чай из чашки и тут же вспомнила, что именно сегодня ей надо зайти на почту. На прощание она раскрыла сумку и протянула Тане книжку с нездешними безумными глазами, прорисованными на чёрной обложке, и белыми буквами «НОСТРАДАМУС».
– Вот, почитай. Там про будущее – ничего не понятно, но очень интересно.
Таня приподняла и перевернула ведро над мусорным баком. И тут же заметила его – высоченного тощего дога с опущенным хвостом и потерянным взглядом. Не заметить его было нельзя – он выглядел разорённым аристократом, доведённым до самой последней крайности. Бока ввалились, а рёбра выпирали, едва не протыкая шкуру. Его пошатывало от голода. Дог принюхивался к рваному целлофану и картофельным очисткам.
Вдруг он заметил Танин взгляд и резко вскинулся, как от пощёчины. Всё это было для него нестерпимым позором. Таня осторожно приблизилась. Негромко поцокала языком, затем дотронулась пальцами до загривка. Он дал себя погладить, безучастно уставившись куда-то в точку.
– Ну, хороший мой, пошли, пошли, – позвала его Таня.
Дог недоверчиво оглянулся и последовал за ней. В подъезд он вошёл первым. На каждой площадке останавливался и спрашивал взглядом – здесь? Они поднялись на третий этаж. Таня раскрыла перед ним обе двери, вторая была полупрозрачной и открывалась внутрь. Подозрительно озираясь и принюхиваясь, пёс вошёл в квартиру.
– Как тебя звать-то? – спросила Таня.
Дог приподнял голову и коротко стукнул хвостом.
Таня закинула мелко нарезанное мясо в самую большую кастрюлю, залила её водой, досыпала гречки и стала варить.
Под крышкой забурлило. Запах распространялся всё сильнее. Дог сидел в коридоре, но вытягивал шею насколько мог и нетерпеливо заглядывал в кухню.
Насыпав дымящейся мясной каши в большую миску, Таня немного выждала и наклонилась, чтобы поставить её на пол. Он не мог дольше сдерживаться и мгновенно рванул к еде. А Тане вдруг показалось, что ещё горячо, и она выставила перед ним свободную руку. Пёс глухо зарычал, оскалив зубы.
Перепуганная Таня со стуком выпустила миску и медленно сползла по стене, сквозь мутную пелену неотрывно глядя на эту огромную ощеренную морду. Снизу вверх. Она тут же вспомнила, как подруга-кинолог Нина настоятельно предупреждала, что допускать этого нельзя никогда – любая собака, посмотрев сверху, чувствует себя вожаком, хозяином положения. Но Таня уже ничего не могла с собой поделать. Все слёзы последних месяцев вдруг вырвались и потекли разом.
