Дверь в стене тоннеля - страница 35

Еремеев распахнул дверь в кабинет.

– У него что-то с сердцем!.. Василий, позови из машины его приятеля. Там должен стоять белый «мерс».

Клерк послушно рванулся с места. Блондинка-операторша бросилась в приемную, а Тамара рылась в ящиках стола в поисках таблеток валидола.

– Надо вызвать скорую! – осенило ее, и она схватила телефонную трубку. Никто не обратил внимания, как Еремеев подхватил свой чемоданчик и вышел на улицу. Он сделал это вовремя, так как из «мерседеса» уже вылезал напарник Лео, и сталкиваться с ним нос к носу ему совсем не хотелось. Он встал за автобус, приткнувшийся у тротуара, подождал, когда Василий и тот, второй, скрылись в дверях, а потом метнулся к «мерседесу». Ключ от дверцы безошибочно отыскался в связке вместе с ключом от зажигания.

В спешке никто не включил охранную сигнализацию. Еремеев завел двигатель и вывернул на одну из сокольнических аллей. Он правил на Олений Вал, где у Деревянного моста через Яузу была дикая моечная площадка. Там он намеревался осмотреть машину и оставить ее. Вдруг закурлыкал телефон. Он снял трубку.

– Ну как? – поинтересовался жесткий старческий голос.

– Порядок.

– Взяли?

– Да.

– Как он?

– Спит.

– Давай ко мне!

– Куда именно?

– Как куда?! – изумилась трубка. – Кто у телефона? Ты, Гудок?

– Это я, Лео.

– Что у тебя с голосом?

– Пиво холодное.

– Немедленно на дачу!

– Есть, шеф.

Он притормозил и остановился под большим кустом зацветающей сирени. Быстро осмотрел перчаточное отделение, которое, вопреки шоферскому жаргону, никогда не называл «бардачком». В «перчаточнице» ничего интересного не обнаружилось, кроме туристской схемы ближнего Подмосковья в направлении Клина. Интересными в ней были пометки шариковой ручкой, и Еремеев спрятал схему в чемоданчик. Затем он пролистал паспорт Лео, Леона Игоревича Ковальчука, почему-то русского, 1970 года рождения, неженатого, военнообязанного, прописанного в Безбожном переулке, дом десять… Прикинул, если по Рижской эстакаде, то через четверть часа будет в Безбожном. А может, и того раньше. Лишь бы не угодить в пробку на съезде. Он еще сам не знал, что станет делать в доме номер десять, но душа взывала к немедленной и беспощадной мести. Развернулся и двинулся к эстакаде.

«Леон Ковальчук… Леон Коваль… Леон-Ковалло. Леонкавалло. Хорошая розыскная кличка. Не тем, конечно, будь помянут автор “Паяцев”. Но уж мнемоника очень хороша. Может, не стоит к нему переться? Бросить этот поганый “мерс” где-нибудь в Сокольниках, выкрутить свечи, проколоть скаты…» Нет, душа жаждала большего…

«Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам, – пропел он про себя и улыбнулся – все совпадало. – Их нивы и села за буйный набег обрек он мечам и пожарам».

Неразумный хазар Леонкавалло жил на третьем этаже. Еремеев сначала позвонил в стальную, обитую черной кожей дверь, выждал время и отыскал на трофейной связке массивный ключ от сейфового замка.

«Он в мой дом вошел, и я войду… Нехорошо, однако, зуб за зуб получается». Но глас христианского благочестия умолк в боевой дрожи взвинченной души. И он вошел…

Это было типичное жилище жирующего холостяка, к тому же весьма состоятельного. Японская видеодвойка с солидной подборкой шведских и немецких порнокассет составляла алтарь этого дома в изножье широченной тахты. На плакате в полстены с бюстом Чиччолины красовалась коллекция из пластиковых, резиновых, черт знает каких еще фаллосов всех цветов, форм, размеров. Посреди голубого персидского ковра, застилавшего комнату, стоял «музыкальный центр» с разбросанными вокруг лазерными дисками и пивными жестянками. Стойка домашнего бара на кухне была забита разнофигурными бутылками коньяков, водок и вин. Несколько озадачили избирательные плакаты Жириновского и Глеба Якунина, расклеенные на кафеле над мойкой. Но Еремеев не стал вникать в особенности политического мировоззрения Леонковалло. Первым делом он наполнил ванну горячей водой и высыпал туда пачку поваренной соли. Затем поочередно утопил в ней телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр и весь порнушник. Немного подумав, швырнул в соленую воду телефонный аппарат с автоответчиком, предварительно вытащив и переложив в карман кассету с записями посланий. Парящая ванна с баррикадой электронных шедевров Японии являла собой законченную сюрреалистическую композицию.