– У меня пытаются отбить Уильяма, – выпалила она ни с того ни с сего срывающимся голосом, посреди разговора о кухонных скатертях. – Да, мэм. Она модистка и умеет играть на пианино.
– А я думала, – сказала моя жена, – что вы ходите с ним гулять по воскресеньям.
– Я ходила не с ним, мэм, а за ним. Я долго шла рядом с ними и в конце концов заявила ей, что он мой жених.
– Ну и ну, Джейн, в самом деле? И что же они?
– Они и ухом не повели, держались так, словно я какое-то пустое место. Тогда я сказала, что ей это даром не пройдет.
– Прогулка выдалась не из приятных, Джейн.
– Ни для кого из троих, мэм… Хотела бы я уметь играть на пианино, – продолжала Джейн. – Но как бы то ни было, я не позволю ей отбить его у меня. Она старше его, и волосы у нее хотя и золотистые, но не до самых корней, мэм.
Кризис наступил в первый понедельник августа – банковский выходной день[22]. Мы не знаем точно подробностей разыгравшейся битвы – до нас дошли лишь те разрозненные сведения, которые сообщила нам бедняжка Джейн. Она вернулась домой вся в пыли, возбужденная, пылая гневом.
Насколько я понял, модистка, ее мать и Уильям отправились на экскурсию в Музей искусств в Южном Кенсингтоне. Так или иначе, Джейн подошла к ним где-то на улице и спокойно, но твердо заявила свои права на того, кого она – вопреки мнению, сложившемуся в современной литературе, – считала своей неотъемлемой собственностью. Подозреваю, она даже зашла несколько дальше и обняла его. Но противники подавили ее своим сокрушительным превосходством: они «кликнули кеб». Произошла «сцена». Уильям был с трудом вырван из рук получившей отставку Джейн и втащен в пролетку своей будущей женой и будущей тещей. При этом прозвучали угрозы привлечь бывшую невесту «к ответственности».
– Бедная моя Джейн! – воскликнула жена, кроша телятину с такой яростью, словно это был Уильям. – Им должно быть стыдно! Не надо больше думать о нем. Он вас недостоин.
– Нет, мэм, – сказала Джейн. – Он просто слабохарактерный. Но виной всему – эта женщина. – Джейн не хватало духу произнести имя «этой женщины», равно как и признать ее «девушкой». – Не понимаю, что творится в головах у некоторых женщин, если они способны отбить у молодой девушки жениха. Но что толку говорить об этом – только тяжелее становится.
С того дня наш дом отдыхал от Уильяма. Но ожесточенность, с которой Джейн мыла порог и подметала полы в комнатах, убеждала меня в том, что это еще не конец истории.
– Мэм, могу я завтра пойти на свадьбу? – спросила она однажды.
– Ты полагаешь, это будет разумно? – задала встречный вопрос жена, без труда догадавшись, о чьей свадьбе идет речь.
– Мне хотелось бы увидеть его в последний раз, – объяснила Джейн.
– Дорогой, – заговорила жена, впорхнув ко мне в комнату спустя двадцать минут после ухода служанки, – Джейн вынула из обувного ящика все наши старые сапоги и туфли, сложила их в мешок и отправилась на свадьбу. Но она же не собирается…
– У Джейн закаляется характер, – ответил я. – Давай надеяться на лучшее.
Лицо Джейн, когда она вернулась, было бледным и как будто окаменевшим. Вся обувь, похоже, так и осталась у нее в мешке, при виде которого моя жена вздохнула с облегчением – как оказалось, преждевременно. Мы услышали, как Джейн поднялась по лестнице и с нарочитым шумом убрала сапоги на место.
– Очень много народу было на свадьбе, мэм, – сказала она немного погодя самым будничным тоном, когда чистила картофель на нашей маленькой кухне, – и с погодой им повезло.
